Фубар с каждым часом становился все мрачнее.
– Эй, Латерфольт, – крикнул он, – а далеко ли до вашего города?
– Тавор не город, старина, – мгновенно затрещал Латерфольт, – но я не хочу портить тебе впечатление! Скажу лишь одно, что, наверное, покажется тебе бредом сумасшедшего. – Он подъехал к Фубару, привстал на стременах, чтобы дотянуться до уха увальня, и громко прошептал, чтобы услышали все: – Это место помнит, что такое Дар, и впускает только тех, кого туда позвали. Позвали искренне, всем сердцем! Ни один человек не найдет Тавор просто так. Да-да, можешь сказать, что я спятил! Для того, чем мы занимаемся, безумие просто необходимо.
– Ну, я-то в здравом уме, – ответил Фубар, – но готов поверить во что угодно, если это поможет отомстить людям, которые насилуют детей и женщин…
На конце фразы он запнулся, словно голос подвел его, и замолчал.
– Слова настоящего мужчины, – раздался голос крупного бородатого егеря, которого звали, кажется, Тарра, – каких мало уже осталось в Бракадии. Здешняя городская грязь, называющая себя мужчинами, может только причитать о несправедливости, сидя в безопасности за стенами домов. А спросишь с них самих – хер!
– Редрих сам подпилил сук, на котором сидел, – сказала белокурая Тальда, которая часом раньше нанесла на раны Тлапки знахарский бальзам и перевязала их. – Своих лучших людей он скормил бесконечным войнам. Все, что у него осталось, – трусы, которые во время боя отсиживались за спинами товарищей.
– Именно так, – угрюмо подтвердил Фубар.
– Точнее и сказать нельзя! – подхватил Латерфольт. – Так разве плохо – помочь родине, вырастив для нее новых благородных сынов? Этим миром правят полоумные старики, которые уже ничего ни в чем не понимают. И еще меньше они понимают, что их время давно ушло – покинуть его они готовы только, извините за каламбур, через свой труп.
Егери рассмеялись, как смеялись и раньше в ответ на его выпады. Шарке вспомнилось, как шумные компании в «Кабанчике» так же делили искреннюю пьяную радость. Правда, там веселье часто заканчивалось тем, что друзья разбивали о головы друг друга пивные кружки, а Дивочак с проклятиями разнимал драчунов. Не раз доставалось и ему самому, не единожды Шарка и другие девки бегали звать на помощь стражу. Пригожины громилы тоже гоготали над каждой шуткой своего главаря, какой бы убогой она ни была, перекрикивая друг друга, чтобы донести до Пригожи всю глубину своей преданности. Но здесь было иначе: никто не пытался угодить Латерфольту. В этой компании не было места притворству.
Мысли о Тхоршице, как всегда, пробудили внутри мерзкого червя вины. Но, к изумлению самой Шарки, его очень быстро одолела надежда, которая проснулась в ней при виде Латерфольта. Он был хинн – а значит, отщепенец, как и она сама. Но его искренне любили мятежники, повиновавшиеся ему из уважения, а не из страха, в отличие от солдат Златопыта и его жуткого слуги. Но главное – и об этом Шарка не собиралась сообщать никому, даже Дэйну, – при виде Латерфольта Голос проснулся впервые с того дня, когда заставил ее отдать кольцо грифоньему всаднику. На этот раз она не услышала слов, а скорее почувствовала их. Некая часть Шарки, которая ей не принадлежала, обрадовалась, произнеся что-то вроде: «Ха, вот и ты!» – и тем самым поставила точку в ее сомнениях.
Нечто подобное она испытывала раньше, слушая историю Тлапки на реке. Но сейчас вид девушки не вызывал в Шарке ничего, кроме смутного беспокойства, и Голос тоже больше не обращал на нее внимания.
Как будто в ответ на ее мысли, из телеги донесся стон: Тлапка билась в лихорадке. Бальзамы Тальды на нее не действовали, и каждый удар колеса о камень бередил рану. Шарка подъехала поближе.
– Эй, Латерф, – процедила Тлапка сквозь стучащие зубы. – Поди сюда!
Латерфольт послушно возник рядом.
– Если Свортек, – продолжала Тлапка, задыхаясь, – убил Хроуста, так к кому ты ведешь нас сейчас, если Хроуст мертв?
– Ой, а ты так хорошо знала Свортека, что уверена в правдивости этой истории?
– Я вообще не знала Свортека! – огрызнулась она. – Откуда мне знать самого Свортека? Я просто жена одного ублюдка из Марницы. Точнее, вдова.
– Занятно… И как вышло, что вдова некоего ублюдка из Марницы оказалась последним кьенгаром Бракадии?
Шарка внимательно прислушалась: ложь Тлапки была теперь их общей легендой.
– Я сама хотела бы это знать, – всхлипнула Тлапка. Латерфольт подъехал еще ближе, потеснив Фубара, который тоже навострил уши. Егери притихли, прислушиваясь к разговору. – Я даже не подозревала, что умею что-то такое. Я бросилась под стрелы, чтобы защитить Шарку, которую хотели казнить. А затем… Это случилось.
Повисло молчание, прерываемое лишь мерными шагами коней и лихоти.
– Мама говорила, что бабка была ведьмой, что вся деревня ходила к ней лечиться и побаивалась ее, – продолжила Тлапка, когда тишина стала затягиваться. – Может, от нее…
– Может, и ты тогда маг? Раз у вас такая волшебная семья, – сказал Латерфольт, поворачиваясь к Фубару.
Тлапка вцепилась в стенку телеги и приподнялась, тяжело дыша:
– Я соврала, – выпалила она. – Фубар мне не кузен. Он был моим любовником в Марнице.
Фубар густо покраснел и потрясенно выпучился на Тлапку. Рядом с Шаркой Дэйн развел руками и нахмурился. «Это ложь для Латерфольта или для нас?» – кисло спросил он, но Шарка и сама этого не поняла.
– Прости, Шарка. – Тлапка опустилась на спину. – Я не смогла признаться тогда в этом позоре. Самой себе в первую очередь.
– Позоре? – усмехнулся Фубар.
– Ведь я тебе рассказывала, что мой муж был ревнив без причины, и поэтому я…
– Ох, ну и страсти! – не выдержал Латерфольт. – Да ладно вам! Вы до сих пор не поняли, что находитесь среди таких же отбросов общества, если не хуже? Ну любовник и любовник, чего бубнить-то? Хочешь, сыграем вам свадьбу в Таворе?
Фубар сердито засопел и пришпорил своего коня, отъезжая подальше от Латерфольта. Шарка припомнила все моменты, когда он оставался с Тлапкой; как он низко склонялся к ней, шепча что-то на ухо, как бережно перевязывал ее раны и постоянно кидал ей вопросительные взгляды в минуту опасности; как отчаянно убеждал Шарку, что нельзя просто так бросать Тлапку, которая была готова отдать за нее жизнь; как уговаривал пойти с ними, пока его любимая не оправится…
– Знаешь, что? – Веселый голос Латерфольта всколыхнул воздух у ее уха. Шарка вздрогнула, подумав, что он обращается к ней, но егермейстер смотрел в сторону повозки. – Тлапка! Хватит дуться, вас тут никто не судит. Лучше покажи нам Дар.
Он придержал лихоти, и его группа тоже остановилась. Тлапка снова приподнялась, тяжело дыша от возмущения, но Латерфольт не стер с лица пытливой усмешки, как ребенок, выпрашивающий у старшей сестры яблоко и знающий, что обязательно его получит. Тарра, ехавший впереди, даже развернул своего лихоти и приблизился.
