Этот день в начале мая уже давно не отмечали таким пышным парадом. Праздновали день рождения короля Теобальда, отца Редриха, любимейшего из королей Бракадии. Он правил славно и мягко и войн не любил; Теобальду было куда интереснее строить. Наверное, поэтому, занятый своими замками, мостами, акведуками и садами, он слишком поздно заметил, как сердцами его людей овладевает еретик Тартин Хойя с его россказнями и проповедями беднякам.
Тартин умело трепал языком и знал, что налить в уши простолюдинам и мелким дворянам: вещал о каком-то братстве, суровом законе, налогах, взятках и войнах. Говаривали, что поначалу он собрал вокруг себя огромную общину, которая соорудила себе в лесу поселение, где принято было ходить в чем мать родила, исповедовать свободную любовь, жрать любую дурь и таким образом воздавать почести богам, пославшим человечеству не просто жизнь, но жизнь, полную блаженства. Конечно, простолюдинам и солдафонам такое пришлось по вкусу больше, чем то, что предлагал король, – несмотря на свою мягкость, он все же ожидал от подданных порядка.
Когда в речах Хойи все чаще стали мелькать старые боги, сметенные Единым, и обвинение королей с кьенгарами в том, что именно они дали начало Великому Мору, выкосившему половину Севера, затыкать его было слишком поздно. Вокруг Хойи уже собралась армия последователей, развесивших уши, и яд его учения начал проникать даже в умы верхушки. Теобальд пытался поступить мудро и, как всегда, миролюбиво: он прислушивался к Хойе, даже предлагал ему место советника богословия, но гордый Тартин стоял на своем, проповедуя все жарче и упрямее. Он принялся ездить из одного конца Бракадии в другой, чтобы не пропустить ни одной деревни. Полчища его фанатиков разрастались. Волайна и Срединная Империя, с их особым отношением к ереси, давили на Теобальда с не меньшим упрямством. Наконец терпение короля закончилось, хотя, видит бог, его величество делал все что мог, чтобы избежать закономерного исхода.
Тартина Хойю сожгли с двадцатью учениками в Унберке, древнем городе университетов. И с того дня Бракадия утонула в почти тридцатилетней гражданской войне.
Бедный Теобальд, как мог, старался потушить пожар, пока мятежные гетманы и их отребье приносили клятвы о мести над очередным пепелищем. В конце концов король доверчиво явился в лагерь врагов, чтобы принести извинения и заключить с ними мир. Теобальд испил вина с Яном Хроустом – и через пять дней скончался в муках.
Каждый год Редрих напоминал бракадийцам о том, каким терпеливым и милосердным человеком был его отец. Он устраивал пир на всю столицу, бесплатный для каждой собаки в Нижнем Городе, в память о том, как неблагодарные предки лишили ныне живущих самой мягкой королевской руки в истории. Пока богатые и бедные поглощали пирожные, музыканты пели песни о величии и доброте Теобальда, чтобы это имя накрепко связалось с вкусом еды и ощущением праздника.
Но в этот раз Редрих изменил правила игры – и теперь имя отца и его собственное накрепко связались с ощущением ужаса.
Сначала явились демоны. Никто не предупредил зрителей об их появлении: перепуганные дворяне и гости Бракадии бросились было прочь со своих мест, пока стражи и солдаты не усадили их обратно, а те немногие, кто был предупрежден заранее, не принялись объяснять, что все идет по плану. Те, кому доводилось видеть вживую демонов Дара, завороженно уставились на этих, новых, что вышагивали по площади и были совсем не похожи на слуг Свортека. Покойный кьенгар повелевал птицами, летучими мышами или даже драконами – короче говоря, летучими тварями. Новые же демоны ползли, а не летели, низко припадая к земле, похожие на гонимые ветром вихри пыли. Серые, почти прозрачные, постоянно меняющие форму, они тем не менее отдаленно напоминали то больших кошек, то змей, а то и грифонов с куцыми крыльями. Из-за того что мелкие серые частички, которые составляли монстров, постоянно распадались и снова собирались, демонам было сложно поддерживать форму дольше хотя бы пары минут. Но и этого Редриху было достаточно: ряды зрителей сотрясались в дружной дрожи, пока бестелесные твари вышагивали от костела к мосту.
Небо расколол оглушительный рык. В центр площади опустилось золотое пятно, яростно рассекающее крыльями воздух. Грифон – брат Такеша, еще яркий, не превращенный блазнивкой в вялую летающую кобылу, с сияющими на солнце перьями и гривой – присел на лапы, сложил крылья и распрямился. Всадник ему был тяжеловат: он целиком, не считая головы, был закован в позолоченный доспех с черным грифоном на нагрудной пластине. На голове всадника сидела остроконечная корона – такой формы короли прошлого не носили. Редрих словно бросал вызов прошлому укладу и всем, кто сомневался в упрямой решимости короля.
Когда монарх вскинул руку, к нему подплыл один из пыльных серых демонов. Золотой грифон дернулся, закусил удила, но покорно застыл на месте, когда острые шпоры всадника вонзились ему в ребра. На боках грифона белели сквозь шерсть длинные шрамы. Интересно, кто научил его величество так обращаться с грифоном, будто он какая-то кляча… Серый демон вытянул голову на длинной шее, раскрыл пасть у самой руки короля и со всей аккуратностью, на какую был способен, стянул латную рукавицу.
Сжатый кулак Редриха взлетел от груди вверх и застыл, заставив кольцо Свортека ярко заблестеть на солнце. В толпе разнесся приглушенный вздох: серые демоны, повернувшись мордами к королю, припали на передние лапы в причудливом поклоне.
За спиной Редриха возникли двое всадников на конях. Правый неуверенно держал штандарт с гербом династии королей из Хасгута – короной, пронзенной тремя мечами, – все норовя завалить его то ли в толпу, то ли на своего короля. Худобу молодого человека, который напоминал выросшее без света и тепла растение, не мог скрыть даже пышный доспех. Держать штандарт обеими руками юноша не мог: в его левой руке был зажат кубок, из которого он то и дело делал глоток. Так принц Зикмунд, отравленный недугом уныния, удерживал себя в спокойствии посреди толпы.
Всадник слева тоже держал штандарт одной рукой, но только верхнюю его часть – с нижней ему помогал слуга. Для всадника штандарт был тяжеловат, как и доспех, а боевой конь – слишком высок. Но для пятилетнего мальчика внук короля Тернорт, на которого дедушка возлагал самые большие надежды, держался более чем достойно. Его сестра Эфола, окруженная нянями, придворными дамами и огромным количеством стражи, была единственной на площади, кто бесстрашно позволял себе зевать. Если она на кого и косилась со страхом, то только на мрачного Борбаса.
Борбас вместе с Мархедором и Дьордой стоял среди других магистров Гильдии Чудес в первом ряду. Руки всех троих в складках широких рукавов время от времени вздрагивали, рисуя жесты и подсказывая демонам. Их лица были скрыты церемониальными масками, чтобы жуткий вид новых кьенгаров, руководящих спектаклем, не шокировал толпу и не выдал секрет короля.
Наконец августейшие всадники проехали к центру площади, и король приложил к губам указательный палец, прося свой верный народ сохранять тишину и как бы ненароком демонстрируя кольцо. Толпа затаила дыхание. Ряд гвардейцев, отделявший короля, его сына и внука от остальных бракадийцев, напрягся, готовый подавить любое волнение в толпе.
