Война делает шаг вперед, отвлекая меня от раздумий. Начинает разоблачаться, снимает гигантский меч.
– Мне стало… тревожно, что ты тут одна, – отвечает он.
Ему? Тревожно? Да это мне тут стоит волноваться.
Всадник снимает наручи, затем кожаные наплечники. Отстегивает нагрудник, роняет его на пол. Последней стягивает рубаху.
У меня перехватывает дыхание при виде его обнаженного тела. Под всей этой броней скрываются скользкие от пота мышцы. Алеют татуировки на груди. О, эта кожа! Такая же невероятная, как и его броня. Я же видела, как его тело пробивали пули и резали мечи, но на коже ни следа от этих ран. Война говорил, что может исцелять себя, но только сейчас я вижу, что это правда.
Всадник тяжело садится на стул, который скрипит под его весом. Откинувшись на спинку, Война складывает руки на груди.
– Тебя никто не беспокоил, пока меня не было?
Наши взгляды встречаются, в его глазах по-прежнему горит огонь.
– Нет.
Я почти уверена, что Война поставил вокруг шатра нескольких своих солдат. Я постоянно слышала шаги совсем рядом. Что-что, а перестраховываться он умеет.
– Как ты себя чувствуешь?
Обнаженной. Уязвимой. Так, будто моя грудь выставлена на всеобщее обозрение.
– Уже лучше.
– Хорошо, – кивает Война, расшнуровывая поножи.
Его взгляд скользит по моей коже. Конечно, я понимаю, Всадник проверяет, как заживают раны, но думать могу только о том, что он таращится на мою грудь. Мне хочется прикрыться.
– Закрой глаза, – резко говорю я.
– Зачем? – удивляется Всадник, приподнимая бровь. Он все еще возится со шнуровкой поножей.
– Потому что я раздета и хочу вылезти из ванны, но не хочу, чтобы ты на меня пялился.
Огонь в его глазах вспыхивает сильнее.
– Рано или поздно я увижу твое прелестное тело, жена моя.
И снова у меня все внутри сжимается от звуков его голоса.
Собираюсь уже возмутиться, когда Всадник покорно закрывает глаза. Выдохнув, я выскальзываю из ванны и закутываюсь в полотенце. Как можно скорее натягиваю свежую одежду, выделенную мне Войной, по ходу удивляясь, как удачно она сидит. Хотя футболка и классические брюки-карго редко сидят плохо.
И все же.
– Спасибо за одежду, – благодарю его. То, что человечество вымирает, – не причина забывать о хороших манерах.
– Теперь можно открыть глаза? – вместо ответа спрашивает он.
– Да, да… – соглашаюсь, оттягивая майку на груди, чтобы ткань не прилипла ко все еще влажному телу.
Война заканчивает снимать доспехи, встает. Не знаю, чего я ждала от него, но определенно не того, что Всадник возьмет и сбросит штаны.
А именно это он и делает.
– Черт!.. – вскрикиваю, прикрывая ладонью глаза. Слегка прикрывая…
Будь храброй – это, конечно, моя мантра, но… Вообще-то, я должна была это предвидеть. Он же раздевался. Но я думала, что он подождет, пока я отвернусь. И еще: на нем нет нижнего белья. Теперь я точно знаю: если Война захочет секса, мне несдобровать. Очевидно, нагота смущает только меня. Самого Всадника она ни капли не волнует. Он даже не смотрит на меня, когда проходит через весь шатер к ванне. Словно он не обнажен, а я не смущена. Мой взгляд возвращается к ванне, в которой я только что лежала. Есть что-то грязное – в прямом и переносном смысле, – в том, что он собирается мыться в той же воде.
– Может, мне выйти? – спрашиваю я, неизвестно зачем. Нужно просто уйти, не задавая вопросов, даже если колени дрожат от усталости. Война ступает в ванну, его подведенные глаза смотрят на меня.
– И что, жена, ты никак не отреагируешь?
– Значит, ты знаешь, что неприлично светить своими прелестями перед людьми? – заявляю, выплескивая негодование.
Всадник ложится в ванну.
– Это всего лишь нагота. Ничего оскорбительного.
Каким-то образом Война, негодяй, убивающий людей, умудряется выглядеть совершенно невинным.
– Это не оскорбительно, – возмущаюсь я. – Это… неправильно.
– Разве? – удивляется он. – Значит, мужья не могут видеть обнаженными своих жен и наоборот? Они каким-то образом наслаждаются друг другом, оставаясь полностью одетыми?
Мне хочется рвать волосы на голове.
– Мы не женаты!
Война бросает на меня красноречивый взгляд, ясно говорящий: нет, женаты.
– Я больше не должна оставаться в твоем шатре, – заявляю, пятясь. Я определенно не продумала всех нюансов ночевки там, где Война живет, спит и моется.
– Ты должна была сразу остаться в этом шатре вместе со мной. Я позволил тебе насладиться свободой, потому что тебя это радовало, а мне нравится радовать тебя, исполняя нелепые человеческие прихоти.
Нелепые… что?
– Хочешь порадовать меня? – бросаю, теперь уже действительно разозлившись. – Может, тогда перестанешь убивать людей?
Война испытующе смотрит на меня.
– Есть еще кое-кто, кому я тоже пытаюсь угодить, Мириам. И, к сожалению для тебя, ваши желания не совпадают.
Я пережила испытание ванной. С трудом. Теперь Война одет и залечивает мои раны. На этот раз, стоит ему прикоснуться, как я остро ощущаю эту близость. Есть что-то особенное в том, чтобы видеть глаза Всадника, когда они не подведены черным. Хочется протянуть руку и прикоснуться к нему, и я уверена, что увижу в его глазах то же самое: он тоже этого хочет. Поэтому я отвожу взгляд.
Сейчас он закончит лечение и… останется здесь.
Это что-то новое.
Я привыкла, что он тоже в шатре – все же это его шатер, – но до сих пор я бóльшую часть времени провела тут без сознания. Я посматриваю на Войну, пока он точит меч, листает книги, которые выглядят в сто раз скучнее, чем доставшийся мне бульварный роман. Это так… по-домашнему. Будто мы с Войной действительно женаты. Черт, нужно валить отсюда. Немедленно. Серьезно, что мне делать? Я же не могу вечно здесь оставаться. Чем дольше я тут пробуду, тем сильнее мы оба привыкнем к такой жизни. Этого нельзя допустить. Война и так слишком привлекателен, а теперь я знаю, что он может быть обезоруживающе добр. Я не смогу долго сопротивляться.
Но сейчас это неважно. Все равно сегодня, пока все кости в моем теле ноют, а прикосновения причиняют боль, мне отсюда не уйти. Останусь, потерплю еще немного, а потом, когда буду готова, уйду.
А пока…
Я достаю набор инструментов, беру ветку и принимаюсь обстругивать ее. Надо же как-то скоротать время. Я молча занимаюсь делом, и в конце концов тревога проходит, остаюсь только я, обструганная ветка и звук инструментов, которыми я работаю. Я шлифую будущее древко стрелы куском наждачной бумаги, чтобы поверхность стала гладкой.
