Война вместо того, чтобы тоже сесть, опускается на колени, прижимает ладони к моим ранам. Я уже привыкла к этому ежедневному ритуалу. Но это все еще поразительно интимное действо: находиться так близко, чувствовать, как его руки прижимаются к моему телу, ощущать прикосновение кожи к коже… Но теперь я знаю, чего ожидать, и даже предвкушаю это. У меня точно не все в порядке с головой.
– Ты исцеляешь меня только потому, что хочешь трахнуть?
Ой. Неужели эти слова действительно слетели с моих губ?
Да что с тобой не так, Мириам?
Всадник резко поднимает голову. Несколько секунд просто смотрит на меня, затем его взгляд останавливается на губах.
– Я исцелил тебя по личным причинам. Секс к этому отношения не имеет.
Война завершает сеанс исцеления и садится на соседний стул.
Теперь придется иметь дело с двенадцатью тоннами сексуального напряжения, которое я сама же и вызвала. Чтобы отвлечься, заставляю себя произнести слова, которые рано или поздно придется сказать:
– Я возвращаюсь.
Взгляд Войны небрежно скользит по мне, но в его вопросе я чувствую скрытое напряжение:
– Куда возвращаешься? – Уголки его губ слегка приподнимаются, словно его смешит слово «возвращаешься».
– В свою палатку.
Война садится. Выражение его лица становится ужасным, воистину пугающим. При виде него людей пробирает дрожь, даже если Всадник не тронул их и пальцем.
– Зачем? – скорее требует, чем спрашивает он.
– Мы не любовники.
От глубокого взгляда, которым он меня награждает, сердце будто опаляет жаром.
«Это можно изменить», – обещают его глаза.
– Не говоря уже о том, что ты пришел, чтобы уничтожить наш мир, – продолжаю я. – Очень мило с твоей стороны было исцелить меня…
– Мило, – повторяет он, словно не слышал более противного слова.
– …но теперь мне лучше, и я хочу обратно в свою палатку.
Неужели мне действительно когда-то казалось, что в глазах Всадника плещется печаль? Нет, в них только жестокость. Пожирающая душу, отвратительная жестокость. Война наклоняется вперед, и мне хочется отшатнуться.
– А что, если я скажу «нет»? – говорит он тихо. – Если скажу, что тебе нельзя уходить?
Я поднимаю брови:
– Попытаешься меня остановить, хотя так упорно старался предоставить мне немного личного пространства?
– Не заблуждайся, Мириам, – произносит Всадник обманчиво мягким голосом. – Я могу сделать все, что захочу. Я забрал тебя из прошлого дома, могу лишить и этого.
– Не разрушай все, что удалось построить, – тихо прошу его.
Лицо Всадника вспыхивает, и на мгновение мне кажется, он вспомнил, как я уверяла, что ненавижу его.
– А если я снова выделю палатку, с гарантией, что на тебя не нападут, как только ты останешься одна?
– Ты позволил мне отправиться в бой, – напоминаю ему. – Где-то в глубине ты веришь, что твой бог защитит меня.
– Он и твой бог тоже.
Ну, это как посмотреть.
– Если заставишь меня остаться силой, – бросаю я, – то ты ничем не лучше тех, кто на меня напал.
Я, кажется, перегнула палку, но на Войну моя угроза действует. Он сжимает зубы, отводит взгляд и тяжело дышит, раздувая ноздри.
– Хорошо, – бросает Всадник мгновение спустя. Его взгляд все так же полон жестокости. – Можешь вернуть свою палатку… на время. – Затем он встает и наклоняется ко мне. – Но когда это время закончится, решать буду я, и тогда ни один из твоих милых человеческих доводов ничего не изменит.
Война – человек слова. Он в этот же день возвращает мне палатку… но совершенно случайно ставит ее рядом со своей.
– Что это еще такое? – спрашиваю я, уставившись на два наших «дома», стоящие бок о бок. По сравнению с его шатром моя палатка выглядит просто крошечной.
Всадник стоит рядом, смотрит на них. Вытаскивать его из шатра, чтобы показать предмет моего возмущения, пришлось едва ли не силой. И я почти уверена, что он наслаждается моей реакцией, как кусочками пахлавы.
– Всегда пожалуйста, – отвечает Война, склонившись ко мне.
Всегда пожалуйста? Он что, издевается?
– Мы не так договаривались! – возмущаюсь я.
– Нет, именно так. Радуйся, что я не поставил ее внутри своей. А такое искушение было, жена. – Война разглядывает меня. – Как себя чувствуешь?
Как кровавое месиво.
Я дергаю плечом.
– Лучше, – отвечаю неохотно. Очень, очень неохотно.
Взгляд Всадника скользит по мне, он коротко кивает:
– Тогда собирайся, завтра мы выезжаем. Конечно, после того, как твои обидчики предстанут перед судом.
Бросив эту зловещую фразу, он уходит.
Глава 21
На следующее утро Война будит меня уже в новой палатке.
Я понимаю, что это он, уже в тот момент, когда теплая жесткая ладонь Всадника касается кожи. Я все еще вздрагиваю от этого ощущения. Понадобится еще немало дней, чтобы полностью стереть то нападение из памяти.
– Вставай, Мириам, – зовет он, выходя из палатки. – Этот День настал.
– Какой день? – я хмурюсь, растирая глаза.
А потом вспоминаются его вчерашние слова. Мне придется встретиться лицом к лицу со своими обидчиками. От этой мысли меня бросает то в жар, то в холод.
Я сажусь, расчесывая волосы пальцами. Делаю глубокий вздох, мечтая о чашечке кофе. Выпила бы и кофе, и гущу бы съела, если бы он мог подготовить меня к грядущему дню.
Натягиваю ботинки и выхожу на улицу, щурясь от яркого солнца. Война шествует в нескольких метрах впереди, идет, не оборачиваясь, словно знает, что я последую за ним. Вот же гад! Ненавижу быть предсказуемой.
Всадник ведет меня в центр лагеря, где уже собралась большая часть жителей. Толпа расступается, как море, пропуская меня и Войну, и плавно смыкается за нами. Я вижу посреди поляны троих мужчин, связанных и избитых. Их сторожат вооруженные всадники Фобоса.
Я как будто забываю дышать. Это те, кто напал на меня.
Я все еще чувствую прикосновения их рук и слышу, как трещит ткань, когда на мне разрывают рубашку. Тогда я была беспомощна, но теперь все изменилось. Смотрю на каждого из связанных. Узнаю в одном из нападавших того солдата, который обратил на меня внимание в первый день. Остальных я не знаю.
Днем они выглядят совсем не так пугающе. Возможно, потому, что сами сейчас испуганы, или, может, потому что это парни немногим старше меня. В каком-нибудь другом мире, они могли бы оказаться моими одноклассниками.
