Он не мог избавиться от мысли, что, если бы убежал достаточно далеко и достаточно громко звал ее по имени, она бы в конце концов откликнулась.
Но Мирек понимал, что этому не бывать. Он видел дым, поднимающийся к небу; слышал ее крики, чувствовал запах ее крови, ощущал ее страх, как пепел на своих губах. Крики продолжали звенеть в его черепе, запертые у него в голове, пока сердце не стало разрываться на части, оставляя лишь одно желание – прекратить эту боль. Однако ему не оставалось ничего другого, кроме как терпеть, пока она не утихнет сама, и даже тогда он прекрасно понимал, что его мучение только начинается.
– ЭТО ОН… ЭТО он… он… ОН…
– Это его вина.
Он сделал это.
– Если бы только она решила уйти со мной. Не с ним.
Если бы тот охотник его убил.
– Она была бы жива.
* * *
ВУК УПАЛ НА ЗЕМЛЮ, схватившись за бок, из его раны хлестала кровь. Поселенцы едва его не прикончили, но этого оказалось мало.
– Вставай, – прошипел Мирек.
Вук подчинился, осознавая степень своей вины.
– Это твоих рук дело.
– Это сделали люди, – чуть слышно прошептал он.
– Нет, ты!
На лице Вука появилась гримаса, и Мирек понял, что внутри его что-то сломалось. Ему претила даже мысль о том, что брат осмеливался горевать. Он этого не заслуживал.
Он ударил Вука по сломанным ребрам. Тот споткнулся и стиснул зубы, но Мирек еще не закончил. Он ударил брата кулаком в лицо. Один, два, три раза. Брызнула кровь, но Мирека это не остановило. Он хотел задержать его на волоске от смерти, а потом вернуть обратно, не дав перешагнуть ворота ада. И проделать это не раз.
Однако Мирек не закончил начатое, Вук с нечеловеческой силой его оттолкнул. Глаза брата горели диким светом, из-под губы торчали острые волчьи клыки. Мирек увидел животное, которое борется за выживание, в то время как человек хочет умереть.
– Хватит! – прорычал Вук.
Но Мирек не послушал. Ни брата, ни собственные инстинкты. Подобно безумцу, бросающемуся с обрыва, он отдался горю и ярости. В его глазах стояли слезы, крики были наполнены ненавистью. Он обвинял брата, бил его, резал словами. И все это время Вук покорно сдерживал своего волка внутри. Пока тот не вырвался.
Животное боролось за жизнь отчаяннее, чем человек стремился умереть. Волк бросился на Мирека, оскалив зубы и сверкая глазами.
* * *
КРОВЬ МИРЕКА пропитала землю, он понимал, что нежилец. В глазах склонившегося над ним брата читалось узнавание. Руками, окрашенными в красный, в цвет жизни Мирека, брат поднял его с земли, неистово, отчаянно крича. Но Мирек уже не слышал. Он ускользал.
Кроваво-красный закат – подходящая метафора для его кончины. Собрав последние силы, Мирек поднял руки и обхватил ладонями лицо брата. Черный волк молча смотрел на него сверху вниз, и Мирек внезапно осознал, насколько он его ненавидит. Словно ядовитая змея вдруг вылупилась глубоко в его чреве. И заскользила, разъедая внутренности.
Яд распространялся, превращая все в гниль.
– Монстр.
Это стало последним, что произнес Мирек перед тем, как свет в его глазах померк навсегда…
…И тогда, в самую темную ночь, я присоединился к своим братьям…
Глава 46
МИЯ
МИЯ СНОВА ОКАЗАЛАСЬ в пустоте, словно призрак, паря во времени и пространстве. Она попыталась почувствовать свои ноги, чтобы опуститься ниже, и ее стопы наконец коснулись тропинки, которую по-прежнему окружала лишь тьма. Камни под ногами показались ей старыми, потрескавшимися и крошились. Мия чувствовала, что он рядом, ждет, когда она заговорит.
– Ты был там, когда это случилось, – сказала Мия. – Когда девушку сожгли, твою девушку.
– Она была и его девушкой.
Голос оставался бестелесным.
– Ты возложил вину за случившееся на своего брата. Но ты также винишь и Сновидицу.
– Я не знал ее, пока был жив. Но Первый знал. Я присоединился к Первому, когда умер.
– У тебя и у Первого одна душа.
– Да.
– Но он ненавидит Сновидицу, – настаивала Мия. – Присоединившись к нему, ты продолжаешь этот порочный круг. Создаешь то же разрушение, которое уничтожило тебя.
– Созидание… разрушение… мы привыкли считать их противоположностями, и все же они похожи, как братья, как две стороны одной монеты.
– Как ты и твой брат? Полагаю, ты считаешь разрушителем его.
– Так и есть. Он меня прикончил. – Его слова обнажили незаживающую рану. – И я хотел, чтобы, лишившись ее, он поплатился за свои безрассудные поступки. Мое желание стало благодатной почвой для взращивания страха среди обитателей деревни. Мои мысли противоречили велению сердца и души.
– Думаешь, твоя душа вселила в людей страх? Но ты не сделал ничего плохого, – сказала Мия в пустоту. – Я была в твоей голове, слышала твои мысли. Ты ревновал к брату, но не хотел, чтобы кто-то погиб.
– Но так ли это на самом деле? – признался Мирек. – В глубине души я всегда смотрел на брата свысока. Что-то во мне требовало, чтобы он понес наказание. Требовало справедливости.
Возможно ли, задумалась Мия, чтобы скрытая в сердце человека тьма, унаследованная им из прошлого, о котором он даже не подозревал, настолько противоречила тому, во что верил его разум?
– Думаешь, это желание передалось тебе от Первого?
– А разве не он все это начал? – Мирек горько рассмеялся. – Если у нас с Первым одна душа, не значит ли это, что я также виновен в порожденном нами ужасе?
– Ты не смог справиться с чувством вины, – заметила она, – поэтому переложил ее на брата. Убедил себя, что виной всему его необдуманные поступки, но в глубине души ты верил, что причиной был только ты сам. Ты думал, что она погибла из-за тебя.
– Из-за меня. Я пожелал, и это случилось. Такова была моя воля. Такова была воля Первого.
– Ты слишком переоцениваешь собственную значимость, – прошипела девушка, возмущенная его самомнением. – Истоки истории важнее, чем ты или твои чувства.
– Эти чувства всегда были со мной. Даже прожив бесчисленное множество жизней, я не смог их преодолеть.
Мия никогда бы не подумала, что одно из воплощений Абаддона может быть настолько самоуничижительным. И с какой целью, если ненависть к себе стала оправданием ненависти к другим?
Его раскаяние потеряло смысл.
