Наконец, они встали посреди темной прихожей. Фру Ланге еще не пришла домой. Ион качался из стороны в сторону.
— Поч-ч-чему? — икнув, произнес он.
— Что ты имеешь в виды?
— Если это не из-за моей хромоты…
Вот это «почему» ей было знакомо. Некоторые мужчины считали, что должны быть веские причины для того, чтобы их не хотели целовать.
— Это из-за него, твоего бывшего? Того, кто нанес тебе сердечную рану? Ты все еще думаешь о нем?
— О ком? — Эллен уже почти забыла о своей поспешной вынужденной лжи. — Нет, нет. Или… да, кажется, немного, — добавила она, когда поняла, что ей следует придерживаться того, что сказала раньше.
— Ладно, — согласился Ион. — Тогда пойду к себе.
Он с решительным видом глянул на лестницу, словно бросая вызов врагу, — но остался стоять, пытаясь обрести равновесие.
— Спокойной ночи, Ион, — пожелала Эллен.
Зайдя на кухню, она закрыла дверь в прихожую и постояла не двигаясь, прислушиваясь к звукам медленных шагов вверх по крутой лестнице и тихому бормотанию ирландской матросской песни, которую недавно играли в столовой. Справится ли он? Ему трудно подниматься наверх, даже когда он трезв… Послышалось глухое проклятие, когда Ион споткнулся.
Запалив спичку и поднеся ее к стеариновой свече, Эллен снова вышла в прихожую. В ту же секунду дверь наверху в мансарде захлопнулась. Она поднялась на несколько ступенек, держа свечу. Все, что было видно, — это закрытая дверь. Эллен выдохнула. Он все же поднялся наверх невредимым.
* * *
Когда на следующее утро Эллен пошла отправить письмо, Ион сидел на скамейке у больницы, вытянув перед собой больную ногу. Взглянув на нее, он спросил, чуть стыдясь:
— Вчера я вел себя с тобой по-хамски?
— Да нет, ничего. Но пить так много не стоило, — ответила Эллен.
Он пожал плечами.
— Это была раздача. Все пьют в раздачу.
— Я думаю не только о вчерашнем.
— Обо мне не беспокойся. Я сам справлюсь.
— Хорошо. Увидимся, — сказала Эллен и пошла к столовой для персонала.
Из кухни было видно, как «Эйра» покидает залив, оставляя после себя пенящиеся барашки. Завтра ее письмо попадет к Нильсу. Теперь лишь оставалось ждать действий полиции.
Что случится с Ионом и остальными островитянами? Ведь все они участвуют в контрабанде спирта. На мгновение Эллен почувствовала себя подлой доносчицей.
В два часа дня фру Ланге сказала ей идти домой. Эллен стояла на пороге столовой для персонала с ведром в одной руке и щеткой в другой.
— Но я еще не отскребла пол, — удивленно сказала она.
— Это может сделать Катрин.
Эллен поставила ведро, решив, что фру Ланге даст ей другую работу у себя в доме.
— Что вы хотите, чтобы я сделала вместо этого? — спросила она.
— Отдохни немного, — ответила фру Ланге. — Потом приходи в дом шефа и помоги мне с ужином. Можешь прийти к шести.
Какими дружелюбными стали все после недавней доставки… Считают ее теперь одной из них? Соучастницей?
Но, забирая щетку, Катрин бросила на нее такой взгляд, который было трудно истолковать однозначно. Что-то среднее между насмешкой и сочувствием.
Эллен набросила пальто на плечи и пошла к дому. Там, вытянувшись на кухонном диване, она поняла, что давно не знает, как отдыхают. Непрерывная работа чередовалась со сном, таким глубоким, что он напоминал глубокий обморок, — и ее тело привыкло к этому. Эллен нервно полистала каталог заказов по почте, отложила его и пошла постучать в дверь Иона. Он вроде не уходил наблюдать за птицами. Может быть, просто хотел, чтобы его оставили в покое… Снова спустившись, она разогрела себе вчерашний суп и поела, стоя у плиты.
Когда часовая стрелка приблизилось к шести, Эллен пошла на кухню дома коменданта, где уже был готов ужин. Капитан Рапп сидел в одиночестве за большим столом в столовой с салфеткой, заткнутой за воротник, и бессмысленно смотрел перед собой. Повязав крахмальный фартук, Эллен подала ему еду. Фру Ланге не зажигала камин, и в комнате было довольно холодно.
Когда она вернулась на кухню, фру Ланге протянула ей поднос.
— Ужин Хоффмана, — пояснила она. — Он хочет, чтобы ты отнесла ему.
Эллен отшатнулась.
— Не лучше ли вам это сделать? — спросила она. — А я позабочусь о капитане Раппе и помою посуду…
Фру Ланге решительно покачала головой.
— Пойдешь ты. Так распорядился сам Хоффман. — Она протянула Эллен поднос. — Он не любит ждать.
22
Нильс сидел в кафе в Нурдстане
[11], завсегдатаями которого были полицейские. Дождь лил по стеклам окон. В последние две недели рабочее время старшего констебля заполнили мелкие кражи, мошенничество и пьяные драки. Расследование убийства Эдварда Викторссона застопорилось.
След в районе «Лонгедрага» никуда не привел. Никто так и не смог припомнить подвыпившую компанию на причале четвертого августа; никто не знал про вечеринку на вилле. Общество любителей парусников, конечно, устраивало вечеринки, которые могли быть довольно шумными, но они проходили в помещении клуба, и чаще всего в связи с регатой. Единственная вечеринка, имевшая место четвертого августа, была празднованием дня рождения сына директора Аппельгруда. Там, по словам соседей, было довольно оживленно и шумно — но самый крепкий напиток, подаваемый гостям, был малиновым соком, и ни один из гостей не был старше восьми лет.
Может быть, доктор Кронборг не понял насчет виллы? Может, вечеринка происходила на борту катера?
Даже Нильсова альтернативная — и в какой-то степени секретная — разработка следа из Бронсхольмена пока не дала результатов: Мэрта на контакт не выходила.
Донесения Эллен с острова оказались приятным чтением, а ее почерк всегда вызывал у Нильса учащение пульса. Но с полицейской точки зрения эти письма были совершенно неинтересны. Вначале они приходили часто, но в последнее время фонарь в окне Сигге перестал загораться. Возможно, Эллен устала от тяжелой работы прислуги и уехала назад, в дом родителей в Леруме. Тон ее последнего письма был резким, она упрекала его за короткие ответы. Но ведь они уже не были в отношениях, и у Нильса не было причин расписывать ни свою личную, ни профессиональную жизнь…
Гуннарссон откусил от бутерброда с паштетом и помешал кофе в чашке, просматривая газету. Только он начал читать статью о Роальде Амундсене и его предстоящем полете на воздушном шаре к Северному полюсу, как дверь открылась. Ветер прорвался внутрь, принеся с собой упавшие листья — а также промокшего констебля в форме. Нильс поднял глаза.
