«Вестон» встал на якорь посреди реки. Гилфорд, оправившийся от болезни, хотя еще не до конца восстановивший силы, сошел на берег, чтобы помочь Салливану со сбором образцов палечника и десятка других луговых растений. Образцы помещали в рамки гербарного пресса, где они высыхали, после чего их, переслоив бумагой, укладывали в коробку, обернутую для сохранности клеенкой. Салливан показал Гилфорду особенно яркий оранжевый цветок, часто встречавшийся на песчаном берегу.
– Если судить по габитусу, это растение вполне может быть родственником английского мака. Но это все мужские цветки, мистер Лоу. Насекомые переносят пыльцу, буквально пожирая тычинки. Женский же – вот он, видите? – едва ли можно назвать цветком в общепринятом смысле. Это скорее фитилек, обмакнутый в мед. Один гигантский пестик с реснитчатыми волосками, предназначенными для доставки мужской пыльцы в гинецей. Насекомые часто увязают в меду, а вместе с ними и пыльца. Этот способ, характерный для Дарвинии, не встречается ни у одного земного растения. Внешнее сходство хотя и присутствует, на самом деле является случайным. Такое впечатление, что один и тот же эволюционный процесс пошел по разным руслам – как эта река, которая похожа на Рейн в целом, но не в деталях. Она собирает воды с тех же территорий и несет их в тот же океан, но ее пороги и излучины совершенно непредсказуемы.
«А также водовороты и стремнины», – подумал Гилфорд.
Хотя до сих пор течение реки было достаточно спокойным. Выходит, река эволюции таит в себе схожие опасности?
Салливан, Гиллвени, Финч и Робинсон распоряжались дневными часами. «Букашки и цветочки, камушки и косточки» – так называл это время повар Дигби. Ночь принадлежала Кеку, Такману и Берку, топографам и навигаторам, с их секстантами и звездными картами в лучах фонарей. Гилфорд любил расспрашивать Кека о точном местонахождении экспедиции, потому что ответы неизменно были романтично-замысловатыми. Например: «Мы входим в Кельнскую бухту, мистер Лоу, и в скором времени увидели бы Дюссельдорф, если бы мир не перевернулся вверх тормашками».
«Вестон» стал на якорь в широкой излучине, которую Т. Комптон именует Соборной заводью. Рейн течет в неглубокой рифтовой долине. К востоку от нас лежит гористый Бергишес-Ланд, где-то впереди Рейнское ущелье. Местность лесистая: минаретные деревья (выше, чем английские виды), огромные, цвета хаки полынные сосны, разнообразные кустарники. В сухую погоду возможна опасность пожара. В той, другой Европе тут находилось буроугольное месторождение. Комптон говорит, в этих местах замечены черные углекопы, уже действуют штольни и неглубокие шахты (по минимуму). Мы сами видели примитивные дороги и движение по реке. Финч утверждает, что обнаружил признаки наличия коксующегося угля; бог даст, когда-нибудь эта местность станет центром чугунолитейной и сталелитейной промышленности; сырье – оолитовые руды с берегов Мозеля. Это если США не дадут «нагородить на континенте границ».
Салливан говорит, что уголь – это еще одно доказательство существования древней Дарвинии, стратиграфической последовательности, обусловленной поднятием Рейнского плато в третичном периоде. Главный вопрос: идентична ли дарвинианская геология староевропейской, а все расхождения вызваны исключительно иными эрозионными и русловыми процессами, или же дарвинианская геология с европейской схожа лишь приблизительно, отличаясь в нюансах. Последнее может повлиять на наше исследование Альп: какое-нибудь неожиданное ущелье в окрестностях Монженеврского перевала или перевала Бреннера заставит нас с позором вернуться обратно в Дж-вилль.
Погода прекрасная, небо голубое, течение реки стало быстрее.
Гилфорд отдавал себе отчет в том, что неспешный речной круиз с полным снеди камбузом, долгие прогулки с камерой и гербарным прессом по галечным пляжам, где нет ни назойливых насекомых, ни диких зверей, звездные ночи, подобные которым он видел разве что в Монтане, – все это не может продолжаться бесконечно. Чем выше «Вестон» поднимался по течению Рейна, тем круче становились стены ущелья и эффектнее пейзаж, так что несложно было вообразить здесь Старую Европу с ее сгинувшими замками («Эбербах, – нараспев принимался перечислять Кек, – Марксбург, Сунек, Кайзерпфальц…») и многочисленным тевтонским воинством в остроконечных шлемах с плюмажем.
Но это была не Старая Европа, и свидетельства тому попадались на каждом шагу: иглоперки, шныряющие на мелководье, резкий коричный дух полынных сосен (которые на самом деле были не полынью и не соснами, а высокими деревьями, и на них спиральными рядами росли ветки), ночные крики существ, пока даже не имевших названия. Люди уже селились здесь – время от времени Гилфорд видел проплывающие мимо плоты, следы бурлаков на берегах, охотничьи хижины, древесный дым, рыбные запруды, – но это началось совсем недавно.
Гилфорд обнаружил, что находит какое-то успокоение в безлюдности этого края, в своей жуткой и прекрасной анонимности, в возможности оставить свои следы там, где прежде не ступала нога человека, – и знать, что природа очень скоро сотрет их. Эта земля ничего не требовала и не предлагала, кроме самой себя.
Но праздность не может продолжаться вечно. Впереди лежит Рейнфельден. Там «Вестону» придется повернуть назад. Вот тогда-то Финч и его спутники поймут, что значит по-настоящему остаться в одиночестве среди этих неведомых скал и лесов.
Рейнфельденский каскад, или Рейнский водопад, – конечный пункт судоходства. Дальше Том Комптон не забирался. По его словам, некоторые трапперы утверждали, что волоком добирались аж до озера Констанц. Но трапперы имеют обыкновение привирать.
Водопад выглядит не слишком впечатляюще в сравнении, скажем, с Ниагарой, зато эффективно регулирует течение реки. Над водой висит густой туман, над запотевшими скалами и лесистыми холмами собирается гигантский бледный грозовой фронт. Река стремительно несет свои зеленые воды, на небе сгущаются темные тучи, каждый камешек и каждая трещинка захвачены похожим на мох растением с нежными белыми цветочками.
Полюбовавшись каскадом и сфотографировав его, мы вернулись к началу волока: Том Комптон знаком с одним звероводом, который, возможно, согласится продать нам вьючных животных.
Постскриптум для Каролины и Лили: скучаю по вас обеих невыносимо. Такое чувство, что я говорю с вами на этих страницах, несмотря на то что я очень далеко – в самом сердце потерянного (или новорожденного) континента, где со всех сторон на горизонте маячит необычайное.
Зверовод оказался свирепым германо-американцем, отрекомендовавшимся Эразмусом и державшим на импровизированной ферме в некотором отдалении от реки огромное стадо меховых змей.
Меховые змеи, объяснил Гилфорду Салливан, самый эксплуатируемый ресурс нового континента, по крайней мере в данный момент. Травоядные стадные животные, они водятся на лугах в гористой части страны и, возможно, в восточных степях; Доннеган сталкивался с ними в предгорьях Пиренеев, что наводит на мысль об их широком распространении. Гилфорд был совершенно ими очарован и почти весь остаток дня провел в краале Эразмуса, терпеливо снося зловоние – один из самых больших недостатков этого вида.
