Может, если я опишу его так, как впервые увидел… сквозь горячечную пелену… Но я не был в бреду, хотя у тебя вполне может сложиться такое впечатление.
Терпение, Каролина, терпение. Боюсь, ты мне не поверишь.
Вообрази себе горстку оборванцев в звериных шкурах: часть идет на своих двоих, часть ковыляет на костылях, а остальных тащат на постромках, но все до единого изголодавшиеся и обмороженные. И вот мы переваливаем через очередной заснеженный гребень и смотрим вниз, на очередную девственную равнину… Диггс со своей размозженной рукой, Салливан, еле переставляющий ноги, я на салазках, потому что еще слишком слаб и не могу пройти сколько-нибудь значительное расстояние. По словам Фарра, яд насекомого воздействовал на печень. Я был весь желтый, меня лихорадило, и… Ладно, не стану вдаваться в подробности.
Эта горная долина отличалась от всех предыдущих. Ее обнаружил Том Комптон. Она представляла собой широкое речное русло с каменистыми берегами, поросшими островерхими минаретными деревьями. Со своих салазок, закутанный в шкуры, поначалу я увидел только это: склон долины и мрачную растительность. Мои товарищи вдруг резко замолкли, и когда я приподнялся, желая узнать, что их встревожило, то увидел нечто такое, что меньше всего ожидал увидеть в этом пустынном краю.
Город!
Или развалины города. Он выглядел как гигантская мозаика, через которую хаотично петляла река, мозаика определенно древняя, но явно дело рук разумных строителей. Даже с такого расстояния было совершенно понятно, что создатели города давным-давно покинули его. На строго параллельных улицах ни души. Уцелевшие здания – прямоугольные коробки серо-стального цвета, вытесанные из камня и сглаженные временем и туманом. И этот город огромен, Каролина, невероятно огромен – на его территории с легкостью мог бы поместиться Бостон с парой округов в придачу.
При всей своей древности постройки на границе города выглядели более-менее целыми и вполне доступными. Эти развалины сулили все, что мы уже отчаялись отыскать: пристанище для нас и наших животных, запас пресной воды и (учитывая лесистые холмы и многочисленные свежие следы меховых змей) обилие дичи. Том Комптон обнаружил этот город в одной из вылазок и решил, что мы сможем здесь перезимовать. Он предупредил нас, что город необитаем и нам придется немало потрудиться, чтобы не замерзнуть в дырявых каменных коробках, несмотря даже на обилие дров окрест. Но поскольку все мы уже были готовы к тому, что придется долго умирать в палатках из змеиной кожи или попросту окоченеть где-нибудь на горном перевале, даже эта безрадостная перспектива показалась нам милосердным даром свыше.
Разумеется, город вызвал массу вопросов. Откуда он взялся на континенте, где прежде не было замечено никаких следов человеческой жизнедеятельности, и что случилось с его строителями? Кто строители, люди или представители какой-то новой дарвинианской расы? Но мы были слишком изнурены, чтобы обсуждать происхождение и значение развалин. Лишь Престон Финч колебался, прежде чем двинуться вниз по склону, и не знаю, чего он боялся: мы уже много дней не слышали от него ни единого слова.
Надежда обрести наконец пристанище подняла наш дух. По пути мы собирали валежник, и когда на зимнем небе показались звезды, мы уже сидели вокруг весело пылающего костра, который отбрасывал дрожащие тени на исполинские камни безымянного города.
Дорогая Каролина, у меня не получается вести дневник так прилежно, как хотелось бы. Дела засасывают.
Не волнуйся, никаких новых бед за это время с нами не случилось, хотя мы по-прежнему отрезаны от мира и вынуждены сносить тяготы первобытной жизни.
Мы теперь просто выживаем, как индейцы. Лихорадка прошла (надеюсь, насовсем), и к укушенной ноге вернулись чувствительность и даже отчасти сила. Я уже могу пройти пешком изрядное расстояние, опираясь на палку, и хожу с Томом Комптоном и Эйвери Кеком на охоту, – правда, пока ограничен пределами долины. Надеюсь, весной, когда мы наконец двинемся к озеру Констанц, а оттуда домой, буду без труда поспевать за товарищами.
Отправляясь на охоту, мы закутываемся в шкуры и натягиваем на ноги нечто вроде унтов. Наша одежда сшита костяными иглами, а лохмотья цивилизованных нарядов мы бережем – из них делаются нитки. У нас осталось два ружья и даже некоторое количество патронов, но охотимся мы в основном с луком или ножом. Том наделал из местной древесины и костей луков и стрел, но из всей нашей компании он по-прежнему единственный меткий стрелок. Ружейный выстрел, не устает напоминать Том, может привлечь нежелательное внимание, к тому же патроны могут понадобиться на пути домой. Но я сомневаюсь, что партизаны где-нибудь поблизости. Зима наверняка мешает им точно так же, как и нам. Но у некоторых из нас время от времени возникает ощущение, будто за нами наблюдают.
Мы поймали несколько меховых змей и устроили для них загон в полуразрушенном фундаменте, прикрытом от ветра навесом. Салливан приглядывает за пленницами и следит, чтобы у них было достаточно корма и воды. С ботаники он переключился на животноводство, по крайней мере временно.
Мы с Салливаном очень сблизились, возможно, благодаря тому, что оба были ранены (я в икру, а он в бедро) и несколько недель провели бок о бок в четырех стенах, не имея возможности совершать вылазки. Нередко нас оставляли одних с Диггсом или Престоном Финчем. Финч по-прежнему не раскрывает рта, хотя и помогает там, где требуется физический труд. Салливан, напротив, очень откровенен со мной, а я почти так же откровенен с ним. Каролина, тебя его атеизм, пожалуй, заставил бы насторожиться, но это принципиальный атеизм, если можно так выразиться.
Вчера мы вдвоем несли ночное дежурство – шикарная обязанность, если не имеешь ничего против того, чтобы не спать в такое время. Мы поддерживали огонь в очаге и, как обычно, рассказывали друг другу всякие истории, пока не услышали шум из хлева, как мы называем руину, в которой содержатся животные. Пришлось облачиться в наши меха и поковылять в морозную ночь, чтобы выяснить, в чем дело.
Всю вторую половину дня шел снег, и теперь факел Салливана бросал дрожащие отсветы на девственно-белый проспект. Когда расколотые мостовые и растрескавшиеся стены укутаны снежным покровом, город кажется покинутым лишь на время. Все здания совершенно одинаковы, пусть и находятся на различных стадиях обветшания; они построены из огромных нешлифованных гранитных блоков, уложенных друг на друга без применения цемента. Эти блоки имеют правильную квадратную форму со стороной приблизительно десять футов. Сами здания тоже квадратные, они сгруппированы в квадраты по четыре штуки, как будто их расставлял очень старательный, но начисто лишенный воображения ребенок.
В дверных проемах, возможно, когда-то имелись деревянные двери, но даже если они и существовали, то давным-давно истлели. Проемы имеют высоту приблизительно в два человеческих роста, а ширину в несколько раз больше размаха плеч, но это, по утверждению Салливана, ничего не говорит об изначальных обитателях: двери храмов больше дверей землянок, но сквозь них проходят одни и те же люди. И тем не менее это наводит на мысли о расе каких-то приземистых гигантов – о преадамической, допотопной расе.
