В середине января пришел пароход с партией товаров, которые Джеред заказывал еще летом. Это были огромные бухты цепей и канатов, гвозди, смола и деготь, щетки и метлы. Джеред нанял фургон, который целую неделю по утрам перевозил добро из пакгауза в лавку, пополняя оскудевшие запасы. Сегодня он получил остатки товаров и расплатился с возницей, а Каролина с Алисой принялись расставлять привезенное по полкам. Тетя Алиса работала как заведенная, время от времени вытирая руки о фартук и почти не раскрывая рта.
Смотреть Каролине в глаза она избегала. Так она держалась с племянницей уже который месяц: холодно, неодобрительно, убийственно вежливо.
После того как прошел шок от известия о нападении партизан на «Вестон», они много спорили. Алиса отказывалась верить в то, что Гилфорд мертв. И была в этом абсолютно непоколебима.
Каролина же просто-напросто знала, что Гилфорд погиб; знала с той самой минуты, когда Джеред сообщил ей об инциденте. Хотя само по себе нападение на «Вестон» ничего не значило: экспедиция высадилась на берег выше по течению. Но даже Джеред признавал, что она не могла не представлять собой легкую добычу для решительных грабителей. Каролина держала мысли при себе, во всяком случае поначалу. Но в душе стала считать себя вдовой задолго до того, как лето подошло к концу.
Все остальные не желали признавать очевидного. Но миновал сентябрь, не было никаких вестей, подходила к концу осень, надежда все таяла и таяла, а с наступлением зимы практически исчезла.
Никаких доказательств нет, твердила Алиса. В жизни всегда остается место чуду.
«Жена должна сохранять веру», – говорила она Каролине.
Но иногда жене виднее.
Спор так ничем и не разрешился, да и не мог разрешиться. Женщины просто перестали затрагивать эту тему, но недосказанность висела в воздухе, окрашивая в мрачные тона каждый разговор, ложась тенью на обеденный стол и сквозя даже в тиканье часов. Каролина стала одеваться в черное. Алиса упрямо держала чемодан Гилфорда в шкафу в коридоре – немой укор.
Но сегодня Алису, похоже, беспокоило нечто большее, чем это выдохшееся противостояние.
Ответ на свой непрозвучавший вопрос Каролина получила еще до того, как они закончили утреннюю работу. Алиса вышла к прилавку, чтобы обслужить покупателя, и вернулась в кладовую с поджатыми губами, что значило: она готовится высказать племяннице нечто неприятное. Она сощурилась, и Каролина попыталась не вздрогнуть.
– Оплакивать мужа, когда не знаешь наверняка, что он мертв, уже само по себе плохо, – сурово произнесла Алиса. – Но перестать его оплакивать, Каролина, это еще хуже. Намного хуже.
И тогда Каролина поняла: тетка знает.
Не то чтобы это имело какое-то значение.
В тот вечер Джеред с Алисой отправились в «Ворону и тростник», местный паб. Удостоверившись, что они ушли, Каролина поспешно отвела Лили через улицу к соседке, миссис де Кёниг, которая за один канадский доллар приглядывала за девочкой и не распространялась об этом. Каролина попрощалась с дочкой, потом застегнула жакет и капор, готовясь нырнуть в зимнюю стужу.
Над стылой булыжной мостовой дрожали звезды. Газовые фонари отбрасывали бледные лужицы света на колючий наст. Каролина торопливо зашагала навстречу ветру, сражаясь с нахлынувшей на нее совестью. Это все утренний разговор с теткой, подумалось ей; это из-за него она чувствует себя такой безнравственной. Но она не совершает ничего безнравственного. Это невозможно. Гилфорд мертв. У нее нет больше мужа.
Колин Уотсон ждал Каролину, стоя на углу Маркет-стрит и Темза-стрит. Торопливо обняв ее, он подозвал извозчика. Помогая ей усесться, улыбнулся – скупой улыбкой, терявшейся в этих его нелепых усах. Каролина подозревала, что ради нее он пытается скрывать свою природную меланхолию. Руки у него были большие и сильные.
Куда он повезет ее сегодня? Наверное, сначала куда-нибудь выпить; главное – чтобы не в «Ворону и тростник». И поговорить. И все. Ему нужно выговориться. Он подумывает подать в отставку. Ему предложили работу в порту. От Джереда Колин съехал еще в сентябре; сейчас он снимает комнату в «Эмпайре» и большую часть ночей проводит в одиночестве.
Отдельная комната очень все упростила.
Каролина не могла задержаться у него надолго. Джеред с Алисой ни в коем случае не должны узнать. И даже если знают, у них должно оставаться хоть какое-то сомнение, толика неопределенности, которую она сможет употребить в свою защиту.
Но ей очень хотелось остаться. Колин был добр к ней – той добротой, какой никогда не ведал Гилфорд. Колин сносил ее молчание, не пытался ее разговорить насильно, как это делал Гилфорд. Тот всегда воспринимал перепады ее настроения как свидетельство его собственной несостоятельности. Он был неизменно заботлив – уж точно внимателен, на свой манер, – но ей все равно хотелось иметь возможность иногда спокойно поплакать без того, чтобы он немедля не бросался извиняться перед ней.
Лейтенант Уотсон, высокий и крепкий, но тоже подверженный перепадам настроения, уважал потребность Каролины побыть наедине со своим горем. Наверное, именно так настоящему джентльмену и подобает относиться к вдове. Мировые потрясения камня на камне не оставили от приличий, но некоторые еще помнили, что такое деликатность и такт. Некоторые спрашивали разрешения, прежде чем прикоснуться. Колин был образцом деликатности. Больше всего Каролине нравились в нем глаза. Они внимательно наблюдали за ней даже в те мгновения, когда его руки беспрепятственно путешествовали по самым потаенным местам; они понимали; по большому счету, они прощали. Каролине казалось, что во всем мире не найдется такого греха, который эти спокойные голубые глаза не могут отпустить.
Каролина засиделась дольше и выпила больше, чем следовало. Они исступленно занимались любовью. Когда она на час позже, чем намеревалась, засобиралась домой, лейтенант посадил ее в пролетку, и она попросила извозчика высадить ее за квартал до Маркет-стрит. Не хотелось, чтобы ее в такой час видели выходящей из пролетки. Почему-то в понимании Каролины это было признаком аморального поведения. Так что она пешком преодолела квартал до Маркет-стрит, сражаясь с ветром и собственным душевным смятением, прежде чем забрать Лили у миссис де Кёниг, которая содрала с нее еще доллар.
Джеред с Алисой, разумеется, уже давно были дома. Силясь сохранить достоинство, Каролина раздела дочку и разделась сама, не сказав дяде с теткой ни слова. Джеред захлопнул книгу и бесцветным тоном объявил, что идет спать. По пути из комнаты запнулся. Он тоже был нетрезв.
А вот Алиса если и пила, то по ней этого совершенно не было видно.
– Девочке пора в кровать, – сухо произнесла она. – Да, Лили?
– Я уложу ее, – отозвалась Каролина.
– Да ее и укладывать не надо. И так уже почти спит, время-то позднее. Твоя постелька тебя ждет, Лили! Беги ложись, малышка, ладно?
Лили послушно зевнула и поплелась к выходу, оставив мать без защиты.
