Не надо было забираться так глубоко, подумал Гилфорд. Но энтузиазм Салливана оказался слишком заразительным. Было чувство, что они в шаге от какого-то невероятного открытия, главное – сделать этот шаг. Он немного постоял с закрытыми глазами, ощущая, как прохладный воздух обтекает его, точно река. Пахло гранитом и туманом. И чем-то еще. Чем-то пряным, незнакомым.
– Гилфорд!
Голос принадлежал Тому. Гилфорд вскинул голову.
– Смотри, где идешь! – сказал следопыт.
Гилфорд стоял на краю каменного уступа. Еще шаг, и он полетел бы вниз.
– Держись левой рукой за стену. И ты тоже, Салливан.
Салливан показался из тумана и молча кивнул. Он выглядел как тень, как бесплотный дух, как долговязый призрак.
Гилфорд ощупью двигался следом за следопытом, как вдруг веревка у него на поясе резко напряглась. Он крикнул Тому Комптону, чтобы тот остановился, и обернулся.
– Доктор Салливан?
Ответа не последовало. Веревка по-прежнему была туго натянута. Как ни вглядывался Гилфорд назад, он видел только сизый туман.
– Доктор Салливан? С вами все в порядке?
Ответа снова не последовало, лишь веревка по-прежнему с силой тянула Гилфорда.
Из тумана показался запыхавшийся Том Комптон. Гилфорд двинулся вниз, держась за провисающую теперь веревку и вглядываясь во мглу.
Ботаник ничком лежал на широкой гранитной ступени, касаясь влажной каменной стены.
– О господи!
Том опустился на колени и, перевернув Салливана лицом кверху, прижал палец к его запястью.
– Вроде дышит, – произнес следопыт наконец. – Пульс есть.
– Что с ним?
– Не знаю. Кожа совсем холодная, он ужасно бледный. Салливан! Очнись, сукин ты сын! Некогда разлеживаться!
Но Салливан не очнулся. Его голова безвольно упала набок, из ноздри побежала струйка крови. «Выглядит каким-то сморщенным, – подумал Гилфорд оцепенело. – Как будто из него выпустили воздух».
Том сбросил с плеч рюкзак и подсунул его под голову ботаника.
– Вот же упрямец чертов, допрыгался…
– И что будем делать?
– Мне надо подумать.
Несмотря на все их усилия, Салливан не приходил в сознание.
Том Комптон некоторое время покачивался на каблуках, глубоко о чем-то задумавшись. Потом распустил узел обвязки и повесил на спину рюкзак.
– Ну, к черту! Вот что, Гилфорд, я поднимусь за одеялами и провизией для вас. А потом ты останешься с ним, а я пойду за помощью.
– Том, он весь в испарине и практически закоченел.
– На открытом воздухе закоченеет куда быстрее. Если попытаемся его перетащить, он может не выдержать. Дай мне день, чтобы добраться до лагеря, и еще день на то, чтобы вернуться сюда с Кеком и Фарром. Фарр что-нибудь придумает. Ты продержишься, а вот насчет бедолаги Салливана я не уверен. – Том свирепо нахмурился. – Только смотри, Гилфорд, не уходи. Не оставляй его одного.
«Он может не очнуться, – подумал Гилфорд. – Он может умереть. И тогда я останусь совсем один в этой чертовой яме».
– Я не уйду.
– Если он умрет, жди меня тут. Отсюда до верха недалеко, день от ночи ты отличить сможешь. Понял меня? Не теряй головы.
Гилфорд кивнул.
– Ладно. – Том склонился над неподвижным Салливаном и с нежностью, какой Гилфорд прежде за ним не замечал, отвел с влажного лба седую прядь. – Слышишь, старый дурень? Исследователь хренов? Держись!
Гилфорд взял принесенные Томом одеяла и устроил из них постель, чтобы защитить Салливана от промозглого воздуха и холодного камня. По сравнению с условиями снаружи здесь, в колодце, было практически комфортно: температура выше точки замерзания воды. Но туман проникал сквозь одежду и студил кожу.
Когда Том исчез во мгле, Гилфорда оглушило одиночество. Единственной его компанией остались собственные мысли да медленное дыхание Салливана. Он испытывал одновременно скуку и чувство, близкое к панике. Эх, вот бы сейчас что-нибудь почитать! «Аргоси», к примеру… Но единственным чтивом, пережившим нападение партизан, был карманный Новый Завет, принадлежавший Дигби. А тот был убежден, что растрепанная книжица спасла ему жизнь, и ни за какие коврижки не расстался бы со своим талисманом. Как будто в этой мгле цвета мышьяка можно прочесть хоть слово…
Гилфорд понял, что наступила ночь, когда свет над головой совсем померк и влажный воздух приобрел ядовитый темно-зеленый оттенок. Крохотные пылинки и микроскопические частицы льда всплывали из глубин, точно диатомовые водоросли в океанском течении. Он подоткнул одеяла вокруг доктора Салливана, чье дыхание стало хриплым, как звук пилы, вгрызающейся во влажную сосновую древесину, и зажег один из двух факелов из минаретного дерева, принесенных Томом Комптоном. Поскольку самому Гилфорду одеяла не досталось, его била неукротимая дрожь. Когда ноги немели, он вставал и разминался, заботясь о том, чтобы не оторвать ладонь от стены. Факел он воткнул в горку камешков, это позволило греть руки над слабым огоньком. Минаретное дерево, обмакнутое в растопленный змеиный жир, горело от шести до восьми часов, хотя и неярко.
Гилфорд боялся уснуть.
В тишине он улавливал еле различимый звук – отдаленный рокот, если, конечно, это не была пульсация его собственной крови, многократно усиленная в темноте. Вспомнились подземные морлоки с их светящимися глазами и неутолимым голодом из «Машины времени» Герберта Уэллса. Нельзя сказать, что это его приободрило.
Чтобы убить время, он разговаривал с Салливаном. Не исключено, что ботаник мог его слышать, хотя веки оставались сомкнутыми, а из ноздри по-прежнему сочилась кровь. Время от времени Гилфорд смачивал полу рубахи в струйке талой воды и протирал окровавленное лицо Салливана. Он с любовью говорил о Каролине с Лили и о своем отце, которого до смерти забили в бостонском продовольственном бунте, когда старик упрямо пытался войти в типографию, где трудился, не пропустив ни единого рабочего дня, на протяжении всей своей взрослой жизни. Безрассудная отвага. Вот бы Гилфорду хоть толику такой!
И вот бы очнулся Салливан. Рассказал бы одну из своих историй. С жаром сыпал бы аргументами в защиту древней эволюционировавшей Дарвинии, в пух и прах громя версию Чуда холодной сталью логики. «Надеюсь, ты прав, – подумал Гилфорд. – Надеюсь, этот континент – не сон или, хуже того, ночной кошмар. Надеюсь, мертвая древность так и останется мертвой древностью».
Как же хотелось Гилфорду, чтобы впереди его ждали вкусная еда и горячая ванна. И постель, а в постели – Каролина, теплая и мягкая под сугробом ватного одеяла. Ему не нравились ни эти странные шумы из темных глубин, ни то, как звук накатывал снизу подобно волне.
– Надеюсь, вы не умрете, доктор Салливан. Знаю, вы ни за что не согласились бы отступить, не раскрыв ни одной тайны этого континента. Но задачка не из простых, верно?
