— Заходи, Вить. Садись. Выгони из кресла суку с косой и садись.
Я натянуто улыбаюсь: мы, наверное, похожи, во всяком случае, часто думаем об одном и том же. Только я бы не хотел закончить, как он. Правда, пока не понимаю, как свернуть с проторенной дорожки, да и стоит ли.
— Как сам? Как работа?
— Все в порядке. Лечитесь, дела в гору. Отключите телефон и забейте на рабочие вопросы, я со всем разберусь.
— Я не выйду из больницы, Вить.
— Да бросьте, и не таких вытаскивали.
— Тогда считай это причудой больного деда, — слабо улыбается Рогачев. — Если выпишут живым — забудешь, что я сказал. А если нет, то сделаешь то, что попрошу.
— Конечно. Что вам нужно?
Ему тяжело говорить, одышка просто адская. И я невольно думаю, что тесть может оказаться прав. Он давно играет со смертью и не утруждает себя заботой о будущем.
— Аврорка от тебя уйдет, едва меня закопают.
Я пожимаю плечами. Она говорила.
— Имеет право. Отпустите уже девку. Времена давно другие, развод не повредит ни бизнесу, ни репутации. А об остальном она будет молчать.
— Уверен? А если нет?
— После пяти лет брака это будет выглядеть как попытка срубить бабла. Да и какая, к черту, разница? Расскажет и расскажет, меня обвиняли и в вещах похуже.
— Теперь это твоя забота. На самом деле я тебя позвал по другому делу. Аврорка от тебя уйдет, но…
Он надсадно кашляет и несколько минут приходит в себя, пытаясь отдышаться.
— Она не выживет. Помоги ей, ладно? Научи, как выжить, иначе ей конец. Она же как домашний котенок, ничего толком не умеет и не понимает. Знаешь, Виктор, я наделал много дел в своей жизни и, пожалуй, Аврорка — моя главная ошибка. Но правду говорят, подыхать с грузом на сердце совсем не хочется. Дай девчонке шанс выскрестись в этой жизни из ямы.
— Она вряд ли примет мою помощь, но я сделаю все, что смогу.
— Примет. Примет, еще как, у нее не будет выбора. Я написал завещание, ты получишь все, что у меня есть.
— Вы бредите. Вы так хотите ей помочь? Оставив без гроша? Да она из окна выйдет! Это такая помощь?!
В палату заглядывает встревоженная медсестра, но Рогачев жестом и кивком дает понять, что все в порядке. А потом с неожиданной силой хватает меня за руку. У него ледяная, с легким синюшным оттенком, кожа. Болезнь за пару недель превратила его из пожилого, но крепкого мужчины, на которого еще клевали женщины, в глубокого старика.
— Послушай меня, Виктор, дослушай до конца. Тебе не надо объяснять, как я вел бизнес. Что за партнеры у меня были и на сколько законов и моралей мы плевали, делая большие деньги. Ты все знаешь и сам. Ты прав, время изменилось, но что-то не меняется. Они ее сожрут, понимаешь? Если у Авроры будут деньги, бизнес, да хоть что-то — они ее заживо сожрут! И найдут по весне в лесочке по частям. Ты столько раз это видел, не говори, что я спятил. Тебя никто не посмеет тронуть, а ее… получишь деньги, получишь рычаги. И научи. Пусть научится тратить. Работать. Пусть поймет, что осталась одна и надо выгрызать себе место под солнцем.
Хватка слабнет, рука тестя бессильно падает на постель.
— Если ты готов рискнуть бизнесом ради ее свободы, тебя не испугает репутация олигарха, оставившего бывшей после развода копейки. Аврора никого не заинтересует, если у нее ничего не будет. Сделай, пожалуйста, Виктор. Это важно. Это мое «прости» для нее.
— Может, скажете лично? Она ведь вас возненавидит.
— Она уже меня ненавидит. Пусть эта ненависть даст ей силу выжить.
— А если она меня пошлет с этим воспитанием? Вы не забыли, что я с ней сделал?
— Именно поэтому не пошлет. Ненависть — очень сильный мотиватор. Не говори ей ничего об этом разговоре. Пусть ненавидит меня, злится на тебя. Пусть назло всем живет. Когда разведетесь, дай денег на небольшую квартирку. Лучше пусть уедет. Пусть строит жизнь вдали от места, где я ее рушил. Когда встанет на ноги, дай еще. Ей не нужен бизнес, она не справится с ним, вытащи деньги. Достаточно, чтобы ни в чем не нуждалась, но недостаточно, чтобы заплатила за них жизнью. И еще…
Дверь палаты открывается, впуская врача.
— Время для посещений закончилось, покиньте палату, пожалуйста.
— Защити ее, Виктор! Чего бы это ни стоило, даже если придется продать все, что я тебе оставил к чертовой матери, сделай так, чтобы ни минуты моя дочь не оставалась одна! От любой угрозы! Слышишь, Виктор?! Помоги ей! Ты даже не представляешь, что я натворил и чем это может обернуться…
Приборы заходятся в истерике, а медбрат практически силой выставляет меня в коридор. Персонал сбегается к палате Рогачева, наверняка решают, проводить ли срочную операцию. Дверь с грохотом захлопывается, оставляя меня в тишине больничного коридора.
Через несколько минут Леонид Рогачев впадет в кому. Из больницы он уже не выйдет.
А я останусь наедине с его наследством и девушкой, которую надо защитить.
Девушкой, о существовании которой я очень долго старался не вспоминать.
Правильное решение совершенно неожиданно приходит в голову, и становится удивительно легко. Да. Да, она уедет. Как можно дальше отсюда, в другую страну. Подальше от меня и прошлого. В настоящую новую жизнь. Быть может это не совсем то, чего хотел ее отец, но я не умею учить, разыгрывать его спектакль. Зато я могу спрятать ее так, что никто не найдет. Это ведь тоже защита. Это тоже сработает.
Только бы оторваться от нее. Потерпеть ночь и день до рейса, который унесет соблазн за тысячи километров.
Аврора уедет и никогда не узнает, что Надя вернулась и отрицает их родство. Не пострадает от блога. Забудет обо мне и нашей встрече. Я понятия не имею, как со всем этим разберусь, но я постараюсь. Обязательно постараюсь, и однажды выдохну.
А сейчас надо взять себя в руки и оторваться от ее губ.
Но как только я прерываю поцелуй, чувствую нестерпимое желание прикоснуться к коже на шее. Провести кончиками пальцев по контуру ключицы, повторить этот же путь языком. Меня бы отрезвило, если бы Аврора снова начала вырываться, влепила мне еще одну пощечину или хотя бы попросила… но она только тихо стонет и с шумом вдыхает воздух, а я чувствую, как бьется ее сердце: рвано, быстро, сильно.
Я должен остановиться, но не могу. И не хочу. И совсем немного мне интересно: как далеко Аврора позволит зайти? И нужно ли это.
Ее очень легко сломать. Я никогда не замечал, как легко причинить боль тому, кто в десятки раз слабее. Мне просто не попадалось таких противников. Единственная наша с Авророй ночь почти стерлась из памяти, и сейчас я впервые изучаю ее тело. Ловлю реакции, ищу эрогенные зоны. Это волнующее и сносящее крышу занятие. У нее почти нет опыта, но есть чувственность. И влечение ко мне. Наверное, оно обусловлено отсутствием секса, все-таки в двадцать три при воздержании организм требует разрядки и гораздо проще заводится, но я все равно хочу думать, что дрожь и желание вызываю именно я.
