Я целую ее снова и снова, представляя, как раздвигаю стройные ножки и вхожу в нее, как слышу сладкие стоны, собственное имя на всхлипе. Раздвигаю ее губы языком, превращая поверхностный поцелуй в нечто интимное и глубокое, а в мыслях ощущаю, как горячая упругая плоть обхватывает член, дарит наслаждение.
Я хочу ее. Хочу бывшую жену. Хочу Аврору.
Знаю, что совсем скоро наваждение спадет, и она испугается, но не могу остановиться первым. Глажу кожу на внутренней стороне бедер, провожу по набухшим влажным складкам, нажимаю на клитор — ее будто бьет током. Подхватываю под ягодицы, не прерывая поцелуя, но чтобы дойти до дивана, приходится отвлечься.
— Нет…
Слабое почти отчаянное «нет», продиктованное совсем не страхом. Просто так принято. Так правильно.
Нельзя целовать человека, которого ненавидишь. Нельзя получать удовольствие в руках того, кто однажды причинил боль.
Тысячи «нельзя» разбиваются о реальность, когда я стаскиваю с Авроры платье и языком обвожу напрягшийся розовый сосок. Она откидывает голову, закрывая глаза, сдавшись так и не начав бороться. Мне приходится задействовать весь самоконтроль, чтобы не сорваться, но я все равно ловлю реакции ее тела.
— Я тебе ничего не сделаю… — этот бархатистый тон ее успокаивает. — Ты всегда можешь меня остановить…
Развожу ее ноги в стороны, открывая для себя. Удивительно гладкая кожа, капельки влаги и уже готовый взорваться удовольствием клитор. Мне остается только втянуть его в рот, обвести языком, чтобы вырвать у Авроры сладкий стон. Она так возбуждена, что хватает всего пары минут. Ритмично и немного грубо языком я ласкаю пульсирующий клитор и, когда чувствую, как Аврора сжимается, не в силах больше сопротивляться оргазму, проникаю в нее пальцем.
Черт подери… я бы хотел в нее войти, трахнуть ее, избавиться от навязчивых мыслей и просто получить то, о чем не могу перестать думать с тех пор, как ее притащили в номер дурацкого клуба.
Но не здесь же… не на диване в гостиной, в стеклянной коробке, после того, как она плакала у меня в руках.
Не сейчас.
Никогда.
Завтра она уедет.
А сейчас я продолжаю мучить ее, проникая пальцами снова и снова, и, когда Аврора затихает, начинаю пытку сначала. У нее вряд ли получится поймать оргазм не от клитора сегодня, но подготовить ее для него будет приятно…
Неожиданно бесит мысль, что я разбужу ее чувственность для кого-то другого.
— Хватит… — задыхается она. — Остановись, пожалуйста…
Я снова нависаю над ней, прикусываю нижнюю губу и сжимаю грудь, перекатывая между пальцами сосок.
— Уверена? — спрашиваю, поражаясь тому, как хрипло звучит голос. — Хочешь, чтобы я вот сейчас взял и ушел… или все-таки хочешь кончить?
Авроре даже дышать удается с трудом, какой смысл в диалогах? Она утыкается лбом мне в плечо и — внутри меня все ликует — разводит ножки шире. Блядь… как же адски ноет член от желания войти в нее! Только мысль о том, что как бы я ее ни разогрел, все равно будет больно, останавливает. И еще ее страх, когда я стаскиваю джинсы.
— Не бойся… — Даже мое дыхание и голос заставляют ее вздрогнуть. — Ничего не будет. Я просто немного…
Я беру ее руку, вынуждая обхватить ладонью член. Адская пытка. И одновременно самое нереальное ощущение на свете.
Мы сходим с ума. Аврора — лаская мой член рукой. И я — медленно, но неотвратимо рукой подводя ее к оргазму.
Но дороги назад для нас уже нет. И сколько бы я ни верил, что завтра отпущу ее в Канаду, забыв о том, как ее хотел. Сколько бы она ни убеждала себя, что не испытывает ничего, кроме ненависти.
Мы пропали.
Утонули в друг дружкиных глазах. Согрелись в общем дыхании.
Растворились в одном оргазме.
И отключились здесь же. На диване в стеклянном аквариуме. Вслушиваясь в медленно приходящие к нормальному ритму сердца.
Аврора прошептала «никогда больше… никогда!».
Но когда я закутал ее в свою рубашку, послушно опустила голову на мое плечо и сладко зевнула.
18. Аврора
У меня больше нет морального права обвинять Островского в чем-либо. Не после вчерашнего. Не после того, как я проснулась с ним на диване в гостиной, одетая только в его рубашку. И пусть он был пьян, но я?! Я-то не выпила ни грамма, нельзя списать все на затуманенный алкоголем разум. Я была совершенно трезва, и хотела бы сказать, что не отдавала отчета в том, что творю, но это было бы лицемерно.
Проснувшись я думаю, что проспала первый рабочий день, но, к счастью, время всего лишь шесть. Я почти не дышу, молясь, чтобы Виктор не проснулся. Его рука по-хозяйски покоится у меня на спине, и приходится выгнуться, как кошка, чтобы сползти с дивана.
Прохладный душ немного успокаивает и отрезвляет. Я смываю с себя запах Островского, ощущение его прикосновений, и снова становлюсь привычной Авророй. По крайней мере, могу себя в этом убедить. Если усилием воли не вспоминать прошедшую ночь, просто о ней не думать, то все как прежде. Почти…
Что надеть в первый день на стажировке у флориста? Деловой костюм глупо, платье — не практично. Я злюсь, потому что понятия не имею, в чем ходят на работу. Надеваю джинсы, белую футболку и спортивный пиджак. Не слишком официально, но и не по-летнему легкомысленно. Не знаю, до какого времени продлится работа, но если до позднего вечера — то может быть прохладно.
Потом я собираю волосы в хвост и долго смотрю на себя в зеркало. Не знаю, чего больше боюсь: новой самостоятельной жизни, того, кто угрожает и оставил ключ, или встречи с Островским. Последнего, я надеюсь, получится избежать. Проскользну мимо гостиной, где он спит, в холл, из подъезда вызову водителя, и уеду. А потом будет поздно говорить о случившемся, мы сделаем вид, будто ничего не было и…
— Тебе вегетарианский рацион или средиземноморский? — вдруг раздается из гостиной.
— Что?
Островский уже не спит, сидит за барной стойкой с ноутбуком, а неподалеку неторопливо готовится свежий кофе. Желудок переворачивается от мысли о еде, но я все еще надеюсь сбежать. Тем более, что Виктор без рубашки, и сейчас это пугает даже больше, чем раньше.
— Спрашиваю, какое питание заказать тебе в полет. Морепродукты, вегетарианское или классическое? Классическое не рекомендую.
О чем он? Я несколько секунд стою в оцепенении, не способная осознать смысл слов бывшего мужа. Потом, с трудом отмахнувшись от новой волны воспоминаний, восстанавливаю в памяти разговор, предшествовавший… всему.
— Я никуда не полечу.
Виктор замирает над ноутбуком. Я готова поклясться, он хмурится!
— Позволь узнать, почему? И прекрати говорить со мной из коридора. Мы вроде бы договорились, что ты улетаешь. Иди сюда и объясни, что не так.
