— Жить. Дальше нужно жить.
Дежа вю. Я уже говорил эти слова ее дочери. Может, в ней у Нади найдется новый смысл. Я, если уж говорить откровенно, хреново на эту роль подхожу.
— У меня есть хоть один шанс? — Она поднимает голову, в ее глазах стоят слезы. — Выждать время, чтобы ты привык? Чтобы вспомнил, как мы любили друг друга? Есть хоть один шанс, что я снова стану частью твоей жизни, Вить?
— Ты всегда будешь частью моей жизни. Если ты хочешь остаться в России, я помогу тебе встать на ноги. Помогу с работой, жильем, документами и всем остальным. Я не позволю тебе жить в клоповнике и питаться дошиком. Ты всегда можешь позвонить мне и попросить что угодно — от врача до мешка свежевыловленных мидий. Но у нас нет будущего. Только прошлое.
— Уходи, пожалуйста. — Надя, закрывая глаза, опускается на постель.
— Отдыхай.
На душе погано. Хотя в какой-то мере легче, потому что я ненавижу подвешенное состояние. Теперь все проще. Надя наверняка меня ненавидит, я и сам испытываю злость. Будь все иначе, будь я упрямее, будь Надя смелее — и все сложилось бы совершенно по-другому. Но так не бывает. Хэппи эндов не случается.
У меня нет будущего. И я не готов пытаться его строить.
Это же стоит сказать и Авроре прежде, чем она узнает, что Надя жива. Вне зависимости от того, дочь она ей или нет.
Я приезжаю в отель, где послушно ждет понурый Илья.
— Виктор Викторович, клянусь, я телефон потерял! Понятия не имею, где, не заметил…
— Я тебе, блядь, деньги за что плачу?! Чтобы ты клювом щелкал? Тебе что, пять лет?! Как можно проебать телефон?! Чем ты тут таким был занят, что не заметил, как похерил трубку?! Иди с глаз моих, чтобы я тебя больше не видел! Пиздец, а не охрана. Какого хрена, если с вами ведешь себя по-человечески, вы начинаете проебывать работу? Мне что, включать сволоту, чтобы вы вспоминали об обязанностях?!
Может, котенок и права, что не доверяет охранникам. Идиотов легко подкупить, но еще легче — обмануть.
Я восстанавливаю ключ-карту от номера Нади и поднимаюсь наверх, чтобы взять ее документы и телефон. Никто, естественно, не убрался, кровь впиталась в светлый ковер. Она действительно сильно порезалась и, пожалуй, хорошо, что врачи оставили ее на ночь. Плохо, что я вывалил на нее все это. Надо было уйти от разговора и дать прийти в себя.
Мобильник валяется тут же, на диване. Документы приходится поискать, но самый очевидный ответ — в сумочке — оказывается верным. Я прихватываю их и пакет из прачечной, в котором доставили вещи после стирки. Не знаю, в чем уехала Надя в больницу, но чистая одежда может понадобиться.
Кажется, все.
Но что-то цепляет. Не могу избавиться от зудящего ощущения внутри, как будто я о чем-то забыл или что-то не сделал. Подобное чувство редко возникает без причины. Я снова прохожу вглубь номера, неспешно обхожу ванную, спальню и гостиную в надежде, что увижу что-то, о чем забыл.
Но комната (за исключением пятен крови) выглядит как обычно.
Вот Надя выходит из спальни, переодевшись после похода в магазин. Вот ставит на стол запотевшую от холода бутылку шампанского. Вот берет нож, он соскальзывает — она отбрасывает его в сторону, в ужасе глядя на то, как кровь течет по руке на белый ковер. Чувствует головокружение и слабость, звонит мне… а потом уезжает со скорой, забыв мобильник и документы.
Вот только банки с ананасами, которую Надя пыталась открыть, нет в номере.
Когда я возвращаюсь, в квартире уже темно и тихо. Аврора спит. Когда глаза привыкают к темноте, я вижу ее очертания через разбитую дверь в спальню. Стараясь двигаться бесшумно, я прохожу в гостиную. На душ уже нет сил, я собираюсь просто упасть на диван и поспать те несколько часов, что остались до начала рабочего дня. Постараюсь уснуть и не думать о Наде, ее вранье, нестыковках и прочих странностях.
На барной стойке лежит контейнер из ресторана, в котором я обнаруживаю уже остывший, но еще ароматный стейк. Почему-то это удивляет: Аврора принесла мне ужин, с которого я сбежал. Интересно, она хоть кому-то способна делать гадости?
И хоть я слегка удивлен новым ощущениям — мне еще никто не оставлял ужин — есть не хочется. Я бы выпил что-нибудь, но не хочется греметь стаканами и доставать из бара бутылку. Будем считать, сегодня — день ЗОЖ. Ранний подъем, здоровое питание и хороший секс.
Только расслабившись, я понимаю, в каком напряжении был все это время. Надо как-то постараться заснуть, не погружаясь в омут мыслей, воспоминаний и предчувствий.
Я вдруг слышу шорох.
— Котенок пришуршал, — не открывая глаз, говорю я. — Почему не спишь?
— Я спала. Думала, мне приснилось, что ты вернулся, но решила посмотреть. Как работа?
— Все нормально. Кое-кто уволен, кое-кто получил новое задание. Все как обычно. Спокойной ночи, котенок, тебе завтра вставать на работу. Хотя… уже сегодня.
Но Аврора почему-то не уходит. Мнется, сопит где-то в темноте и явно не решается что-то сказать.
— М-м-м?
— А ты… здесь будешь спать, да?
— Такой был план.
— Я… ну… ты можешь…
Нет, я не собираюсь ей помогать, я хочу послушать. Интересно, она просто из вежливости предлагает или и впрямь хочет, чтобы я лег с ней?
— Я не против отдать тебе половину кровати.
— А у меня идея получше.
На ней та же пижама, которую вечером мы отбросили за ненадобностью. Если бы я не был таким уставшим (или был героем любовного романа), я бы непременно снял ее снова. И так десять раз, пока не рассветет и не придется ехать на работу. Невыспавшимися, но довольными.
К сожалению, это не книжка. Хотя…
Протягиваю руку.
— Иди лучше сюда.
— Здесь мало места…
— Ага. Так интереснее.
Она обходит диван и забирается к стенке, устраиваясь поудобнее. Пахнет кокосом и цитрусом. Сонная и теплая, совсем непохожая на мать. Во всяком случае у Авроры нет секретов. Она настоящая, ей не нужно врать про банку с ананасами, чтобы привлечь мое внимание. Я и без этого слишком на ней повернут.
— Почему интереснее? Там нормальная кровать.
— Нельзя портить момент. Если тебе вдруг стало хорошо — замри и не двигайся. Повторить не получится. По-настоящему хорошо бывает только случайно. Потом пытаешься, выстраиваешь обстоятельства точно так же, делаешь все в точности… а чего-то не хватает.
Аврора улыбается.
— В этом что-то есть.
— Ага. Хочешь, съедим стейк, который ты мне принесла?
Она смешно морщит нос, смотрит на часы, которые показывают полвторого ночи, и хихикает.
— Хочу!
— Сиди здесь.
