— Да, я слышал, у вас работают неплохие флористы.
— Немного сонные, но в целом ничего.
— Мне бы что-нибудь для бывшей жены.
— М-м-м… понимаю. Желаете извиниться за ее лучшие годы, потраченные на вас?
— Нет, рассчитываю на какую-нибудь особую благодарность. Напрасно, судя по всему, не зря я написал в комментарии, что она жутко капризная девица.
— Что ж, думаю, ей понравится букет. Но насчет благодарности… я бы не рассчитывала на многое.
— Пра-а-вда?
Он делает вид, будто ужасно заинтригован, и наклоняется к стойке, чтобы оказаться как можно ближе ко мне.
— Да, девушка ведь может и обидеться.
— На цветы?
— Они стоят, как ее оклад.
— Думаете, если бы я отдал деньгами, она бы обиделась меньше?
— О, сильно сомневаюсь. Может, стоило выбрать букет попроще?
— И в чем тогда интерес?
Его невозможно переиграть! Даже пытаться нет смысла, этот мужчина съел собаку на переговорах и обменах колкостями. Я сдаюсь. Вытаскиваю из холодильника корзину и ставлю на прилавок.
— Ваш заказ.
— А благодарность?
— А я еще ничего не получила, чтобы благодарить.
— То есть мне тебе нужно ее торжественно вручить?
— Необязательно торжественно. Но я должна собрать себе букет, вынести себе букет — это что за ухаживания с самообслуживанием?
Виктор щурится.
— Опасный лед, котенок. Ты ступаешь по очень тонкому льду.
Я чувствую какой-то эротический подтекст, но не могу уловить, какой именно. Но на всякий случай все равно краснею.
Под моим удивленным взглядом Островский берет корзину с прилавка и… убирает за спину.
— Только не говори, что тебе, после суточной смены, не хочется попробовать печенье. Ты же собирала букет уже с мыслью, как попробуешь десерт. Положила свой самый любимый. И сейчас ты голодная, а печенье свежее и прохладное, наверняка с лавандовой начинкой. Я готов отдать тебе букет всего лишь за поцелуй. Почти даром, котенок!
Хочется кинуть в него туфлей! Или подарочной коробкой, чтобы наделась ему на голову и не видеть наглой рожи и самодовольной усмешки! Откуда он вообще знает, что я люблю макарунсы с лавандой?!
Последняя попытка победить маньяка его же оружием:
— Как будто если я откажусь, ты выбросишь букет в ближайшую помойку!
— Нет, просто подарю его твоей подружке Олесе, которая обычно приезжает утром.
Не знаю, шутит он или нет, но так ужасно бесит! Я вылетаю из-за прилавка и вцепляюсь в ручку корзинки мертвой хваткой. И плевать, что теперь я слишком близко к Виктору, настолько близко, что даже чувствую удары его сердца.
— Нет! Отдай мои цветы, я старалась! Не хочешь дарить мне, подари кому-нибудь важному!
— Поцелуй меня, котенок… — тихо говорит Островский.
Я сдаюсь. Не потому что жалко букет и не потому что очень хочется печенья, хотя все это правда. Просто сдаюсь, встаю на цыпочки и целую. Даже не буду врать, что не умею или не хочу, просто так дико хочется еще раз почувствовать, как все внутри сжимается в приятном напряжении.
Из ослабевших пальцев выскальзывает корзинка и с глухим стуком падает на пол, а я растворяюсь в поцелуе, чувствуя, как рука бывшего мужа находит мою, переплетает пальцы и осторожно гладит запястье. Невинная и простая ласка отзывается мелкой дрожью. Как-то так в моем представлении должен был выглядеть первый поцелуй — чувственный, горячий, властный. Он был, увы, не таким, но все можно наверстать.
Нас приводит в чувство осторожное покашливание. Галина переоделась, собралась уходить — и явно не ожидала застать интересную сценку.
— Вот видите, на этот раз я даже без машины, — хмыкает Виктор.
— Аврора, идите домой, — говорит покрасневшая Галина. — Я дождусь Олесю и новую смену.
— Хорошо. Спасибо.
Я подхватываю корзину (какое счастье, что она уцелела!) и Галина хмурится.
— А…
— Это его заказ. Не хотела вам говорить.
Начальница неуверенно улыбается.
— Надеюсь, капризная девушка довольна.
— Вроде ничего, — хмыкает Островский. — Если не отравит меня за ужином, напишу вам хороший отзыв.
— Да идем уже! — не выдерживаю я. — Ты что, решил флиртовать со всем моим начальством?
— Котенок, не ревнуй. Эта твоя Галина вроде бы милее прошлой сисястой.
— Вот с нее и требуй в следующий раз поцелуй!
Я кое-как устраиваю букет на заднем сидении так, чтобы не переживать за цветы. Прошлый, между прочим, еще стоит в вазе в спальне. Теперь букетов будет два, и пора заканчивать с дополнительными сменами.
— Ты теперь после каждого рабочего дня будешь приходить за букетом?
— Конечно, — совершенно серьезно отвечает Виктор. — Вдруг ты решишь, что я тебя встречаю и зазнаешься?
Нет, он невыносим! Как с ним разговаривать?
— Спасибо, — серьезно говорю я. — Красивый. Тебе необязательно выбирать самые дорогие букеты.
— Зачем вообще зарабатывать деньги, если не тратить их на ерунду, которая тебя радует?
Снова дождливо, но мне почему-то весело и уютно. Я страшно хочу спать, в отличие от первой смены, на этой я большую часть времени провела на ногах. В салоне приятно пахнет пионами и миндалем. Может, у меня и хватит сил на чашечку кофе и ма-а-аленькую печеньку… Или нет.
В спальне темно, уютно, окно затемнено, а на тумбочке горит ночник. Нет, к черту кофе, я мечтаю только о том, чтобы нырнуть под одеяло и выспаться! Пока Островский говорит по телефону в гостиной, я быстро принимаю душ и заползаю в постель, сладко зевая. Хочется продлить этот момент — абсолютного покоя. Впереди три дня безделья — Леся сказала, что перестроила мой график на смены с Галиной.
— Ты спишь, котенок?
— М-м-м… еще нет, но один глаз уже почти уснул, а что?
— Ничего. Просто хотел спросить, во сколько ты хочешь ужинать.
— Часов в пять?
— Пойдет. Заеду за вином.
— Ты на работу?
— Да, а есть возражения или предложения?
Он явно на что-то намекает, но я уже не способна улавливать подтексты.
— Можешь поспать до обеда вместе со мной. Я подвинусь и даже разрешу тебе укрыться одеялом.
Виктор удивленно поднимает брови.
— Ты серьезно? Спать до обеда? Я же встал час назад!
— Мне нравится, когда ты спишь рядом, — нехотя признаюсь я.
Со вздохом Островский начинает снимать пиджак. Кровать прогибается под его весом, я двигаюсь на краешек кровати и расправляю одеяло. Виктор прав: это совсем не похоже на ночевку на диване, тот момент, когда мы ели стейк одной вилкой из пластикового контейнера, уже не повторить. Но я не могу сказать, что этот момент хуже.
