— Так, татуированный тип уже точно не работает.
— Кофе! — вдруг вздрагиваю я.
— Что с кофе?
— Он постоянно пил кофе, у него был такой… типа термостакана, который ты мне дарил. Если мы заезжали куда-то, он спрашивал, не против ли я, если он сходит за кофе, и предлагал взять мне. Он пил его литрами!
Я не вижу лица Виктора, но чувствую, как он напрягается, и еще до того, как спрашиваю, понимаю: узнал.
— Валентин, да?
— Ага.
— Возьмешь меня к себе в службу безопасности? — невесело усмехаюсь я.
— Штатным экстрасенсом?
— Что ты будешь делать?
— Возьму его за жопу и встряхну.
— А если он сольет все? У него же настоящий информационный гранатомет против нас! И доказательства… любой записанный разговор! Он мог записать наш с папой разговор, сейчас обвинит тебя во всем…
Вообще я ненавижу, когда Островский включает менторский тон родителя, объясняющего чаду неправоту, но сегодня мне даже в кайф. Я вслушиваюсь в размеренный бархатистый голос, и почти физически ощущаю, как выныриваю из холодного омута воспоминаний в солнечную реальность.
— Да плевать. Даже если и записал, то что? Мы сейчас с тобой можем записать признание, что американцев на луне в телескоп видели, и? Это станет доказательством?
— Повредит бизнесу.
— Я тебе уже сказал, плевать на него. Деньги есть, чем заняться — найдем. Такой скандал может повредить только бизнесу на западе. И фиг с ним. Даже если вдруг мы попадем под санкции и я стану невъездным, что сильно маловероятно, тоже плевать, деньги открывают много интересных мест во всем мире. Травля в сети? Удалишь все аккаунты, ты же не собираешься делать карьеру блогера? Отразится на работе? Бросишь ее, займешься чем-нибудь другим. Как еще это может навредить, ну как?
— Пару недель назад ты говорил другое.
— Пару недель назад ты не готовила мне пасту на кухне. Все это ерунда, котенок, но только в том случае, если ты сама не захочешь нам навредить. Да, неприятная, с последствиями, но ерунда. Понятия не имею, зачем это Валентину, может, хочет денег, а может, был в тебя влюблен и мстит, но каким бы ни был мотив, он может только чуть усложнить нам жизнь. Не более.
— Ты прав. Я привыкла к тому, что папа все время трясся за репутацию. Он бы пришел в ужас от всего, что происходит.
— К счастью, ему это уже не навредит.
Он ерошит мои волосы и выпускает из объятий, что немного огорчает.
— Давай-ка выпьем вина, доделаем пасту, поужинаем, а потом пойдем в бассейн.
Я снова принимаюсь за готовку, но через несколько секунд снова откладываю нож и поднимаю на Виктора взгляд.
— Но если нам уже не угрожает автор блога… что дальше? То есть… мне нужно остаться здесь? Или я могу переехать в отель?
— Ты хочешь переехать?
Облизываю пересохшие губы и осторожно качаю головой.
— Тогда ничего. Просто жить.
— Просто жить.
Он любит это повторять. А я до сих пор не умею делать это «просто».
Пить вино, готовить ужин, планировать выходные, заказывать новую дверь… абсолютно нормальная жизнь. Спокойная и тихая.
Как затишье перед оглушающим раскатом грома.
— Жизнь — сложная штука.
— Это тебе твой бывший муж так говорит? Удобная отмазка.
— Нет, это я недавно печатала на карточке для букета. Но мысль хорошая. Хватит бурчать, Лиан. Я в порядке.
— Я волнуюсь, — вздыхает подруга.
Я сижу на диване в гостиной перед ноутбуком с очередным мастер-классом и жмурюсь от солнца, бьющего в окна. Но вставать за пультом, чтобы закрыть жалюзи, неохота.
— Понимаю. Но все вроде бы нормально.
— Значит, вы вместе? И что, снова свадьба? Или как? Вы же в разводе?
— А что, сожительство уже не в моде? Я не хочу думать обо всем этом. Мне сейчас очень нравится то, как я живу. Есть интересная работа, отношения, впервые за много лет я не закрываюсь в комнате, чтобы порыдать в подушку. Мы смотрим фильмы, гуляем, ездим по ресторанам пробовать всякие странные штуки, и никто не требует штампа в паспорте и отчета.
А еще вся спальня заставлена букетами, мной же и собранными. Но об этом я почему-то не рассказываю, мне кажется это хвастовством. Достаточно ненависти Альбины. К слову о ней…
— Как думаешь, Витя убьет меня, если я расскажу о предложении Леси?
— Думаю, что у него нет морального права даже хмуро смотреть в твою сторону!
— Лиана! Это образное выражение! Я серьезно. Ему это не понравится.
— А тебе? Ты можешь наконец-то начать думать о своих желаниях?
А я не знаю. Когда мы с Альбиной и Лесей совершенно случайно оказались в одном помещении, напряжение достигло максимума. Альбина так и не простила мне Островского, а Леся не забыла отзыв на испорченную мной корзину.
— Скажи-ка мне, дорогая, чем это ты была так занята, что заставила стажера без объяснений и контроля собирать букет? И за что я тебе доплачиваю? За то, чтобы ты спала в кабинете, пока новенькая ишачит за прилавком? Ты почему не объяснила ей ничего по материалам?
Альбина пыталась что-то соврать, свалить все на меня, но Леся уже давно и с явным облегчением решила с ней попрощаться. Тем более, что Галина отлично прижилась, и мне больше не хотелось учиться у кого-то другого.
— И на съемки можешь не приходить! — загадочно отрезала Леся, а потом ушла в кабинет, оставив растерянную Альбину хлопать мокрыми глазами.
Градус ненависти ко мне достиг максимума, но вскоре Альбинины обидки перестали меня волновать.
— Вот что, — сказала Леся, позвав меня на разговор, — с Алей мы попрощались, и я, честно сказать, рада. Но теперь у нас проблема. Для нового каталога должна была сниматься она. А теперь вроде как некому… можно найти модель, но мне хотелось сделать лицом салона кого-то из сотрудников. Ты не хочешь сняться для небольшого журнала?
— Я? — от неожиданности у меня подкосились ноги. — Но я же не умею…
— О, у меня отличный фотограф. Муж одолжил с работы. Классная девчонка, Стася, очень креативная. А ты красивая, эффектная, быстро учишься. Я не настаиваю, просто предлагаю подумать. Такие приключения здорово раскрепощают. Только там один нюанс — съемка в купальнике. Точнее как…
Она покопалась в столе и вытащила из-под груды документов тонкую папку.
— Вот эскизы проекта. Там нет обнаженки… формально. Но… сама видишь.
И я увидела. Эскизы были лишь рисунками, набросками углем и цветными карандашами, но на всех была изображена девушка, держащая цветы так, что становилось и впрямь непонятно, есть ли вообще на ней одежда.
