У меня на ладони сидит маленькая нахохлившаяся птичка. Я понятия не имею, какое у нее название, но у нее яркие золотистые перышки и блестящие бусинки-глаза.
Холодно.
Ледяной ветер пробирает до костей, обжигает морозом легкие. Я поднимаю руку, чтобы отправить птицу в небо — и она превращается в черную точку на фоне ослепительной белизны.
— Зачем отпустил, Вить? — говорит кто-то рядом.
Я резко оборачиваюсь и вижу Надю.
Время не пощадило ее, но оставило такой же красивой. Жадно всматриваясь в ее лицо, я одновременно пытаюсь запомнить его и не просыпаться.
— Замерзнет ведь… — Надя щурится от яркого солнца. — Жалко.
6. Аврора
Как же мне плохо.
Я залпом выпила пол литровую бутылку минералки и, кажется, поняла, что такое настоящее наслаждение. Но оно быстро закончилось, и я постыдно думаю, что готова отдать все на свете за еще один глоток воды.
Осматриваюсь. Я вовсе не в своем номере, как подумалось поначалу. Может, у кого-то из девчонок? Довольно минималистичная, но стильная и дорогая обстановка. Нет, не у девчонок.
Голова адски кружится. Поначалу кажется, что я не могу толком ходить, меня шатает при любой смене позы, но спустя пару минут немного отпускает. Сердце бьется быстрее, чем нужно, от этого слегка тревожно.
Да, похмелье — это совсем не весело.
Как же я напилась!
Первый блин самостоятельной жизни вышел комом, я никогда еще так не напивалась и больше не планирую.
Я подхожу к окну, распахиваю шторы и едва не ахаю: открывается сумасшедший вид на город! Должно быть, это этаж так… пятидесятый, не меньше, ведь стандартные девятиэтажки внизу смотрятся совсем крошечными, будто игрушечными.
Я знаю этот район, он безумно дорогой! Если это отель, как я оказалась в нем? А если нет, то где я?
В поисках ответов я бреду в ванную, где долго умываюсь холодной водой. Мне ужасно плохо. Больше всего на свете я мечтаю лечь в постель и страдать, пока похмелье не пройдет, но сначала надо выяснить, где я и с кем. Выключив воду я смотрю в стакан для зубных щеток, и вижу там одну. А рядом — бритву, и я знаю только одного человека, который так их хранит.
Нет.
Нет, нет, нет!
Этого не может быть, но…
Метнувшись в комнату, я обшариваю шкаф.
Рубашки, футболки — все пахнет Виктором Островским. Я изучила его запах, он частенько являлся во сне (и пусть говорят, что во снах не бывает завтраков).
Я и сама в его рубашке. Чувствую себя почти голой, но во фривольном платьице с бисерной бахромой точно не буду лучше. Наконец нахожу компромисс: надеваю сначала платье, а поверх — рубашку.
Воспоминания медленно возвращаются. Я помню, как мы с девочками пришли в клуб, как заказывали коктейли, как они бросили меня, как по дороге из туалета я встретила какого-то мужика…
— Господи, второй такой неудачницы нет на свете!
Бывший муж меня, пьяную, притащил домой и уложил спать! Хорошо же отметила развод, чуть не переспала с ненавистным мужчиной.
Интересно, почему в этот раз он остановился?
Хотя нет. Плевать! Плевать, почему Островский остановился и зачем привез меня к себе.
Смотрю на часы: десять, значит, бывший муж должен быть на работе.
Быстро выскользну из дома и никогда больше не вспомню об этом позорном пробуждении!
Сумочка здесь же, валяется на полу. Телефон разряжен, такси не вызвать, но у меня есть мелочь, хватит на проезд. Только бы поскорее убраться отсюда!
Я так расстроена, что даже не рассматриваю обстановку и виды. Стараясь ступать бесшумно, тенью скользить к входной двери…
… которая заперта.
На первый взгляд нет ни замка, ни защелки, только сенсорная панель. По идее, квартира открывается ключ-картой, но в обозримом пространстве ее нет.
— Ну что, богиня зари и текилы, болит головка?
Черт.
Ну да, конечно. Не упустит шанс поиздеваться.
— Открой дверь, я хочу домой.
— Сначала ты мне расскажешь, какая дорога приключений привела тебя вчера в мою постель, а потом я, может быть, тебя выпущу. А может, и нет, потому что деньги уплачены, а отрабатывать ты их отказалась.
— Иди к черту со своими деньгами, я тебе не проститутка!
Островский сидит за барной стойкой. Бодрый, свежий, веселый.
Злая, голодная и больная, я его сейчас особенно ненавижу.
— Тогда рассказывай. На вот, чайку попей. Похмелье не отпустит, зато хороший чай попьешь, партнер привез из Китая.
— Иди ты со своим чаем, — устало говорю я.
Но хоть за годы брака мы почти не общались, я хорошо знаю Островского: он не отстанет. Этот мужчина способен раздраконить даже мертвого методичным и спокойным повторением вопроса.
— Давай, поведай мне секрет своего успеха на поприще путан.
Весело ему. А мне хочется лечь на холодный мрамор, кажется, будто там станет легче.
— Просто заблудилась.
— Да ты что? По глазам вижу, врешь. Пока не расскажешь, не выйдешь.
— Не вру. Заблудилась, встретила какого-то мужика, он спросил, как меня зовут, а потом притащил в номер.
— И все? Он по счастливому совпадению ждал проститутку по имени Аврора? Как-то складно у тебя выходит…
— Ну… — Я чувствую, как краснею. — Он решил, что это псевдоним.
Островский вдруг от души смеется.
Я совсем не понимаю, что смешного в том, что меня приняли за девочку легкого поведения. Не он испугался до полусмерти и не он едва не пережил еще один кошмар наяву.
— Знаешь, твой отец боялся, что из-за имени тебя будут дразнить крейсером, а надо было бояться, что проституткой.
— Хватит издеваться! Может, мне тебе в ноги кинуться за то, что не стал насиловать?!
— Обойдусь устной благодарностью, — все еще хихикая, говорит Виктор.
— Открой уже дверь, я хочу домой, у меня дела!
— Не забудь, что в четверг нужно забрать вещи. Приезжай лично, напиши расписку, что претензий нет.
Мы вместе идем к выходу, и я размышляю о том, что претензий у меня море. Но ни одну из них не стерпит бумага: они слишком личные для нее.
У дверей Островский прикладывает палец к датчику и, когда тот сменяет цвет с красного на зеленый, я с облегчением берусь за ручку.
Свобода!
Пальцем Виктор вдруг прикасается к синяку на запястье. Я никак не ожидаю этого прикосновения, и вздрагиваю, словно от удара током.
