— Я требовал ужесточить меру наказания в отношении взрослых, половозрелых людей, которые уничтожают наше наследие ради выгоды, — МакГиннес ткнул пальцем в мистера Пера. — Не выворачивайте мои слова в свою пользу. Нигде и никогда я не призывал судить детей.
— А у справедливого наказания должен быть возрастной порог? — прищурился сэр Парсеваль, и мы с Терлаком задохнулись от возмущения. — За мою тридцатилетнюю практику я повидал всякое. Достаточно малолетних убийц, которых бы судить строже, но останавливает цифра в документах о рождении. Не нужно мне рассказывать, как делать мою работу!
— Акселем манипулировали преступники.
— Но выбор-то он сделал сам? — холодно спросил судья, и я опустила руки.
Ничего здесь не поможет. Никакие наши увещевания или попытки объяснить ситуацию не давали результата. Мистер Пер попросту отказывался слушать. Он упрямо опирался на закон, не считаясь ни с возрастом Акселя, ни со смягчающими обстоятельствами. Бессмысленно. Весь этот разговор попросту высосал остатки надежды, которая только-только пустила корни в душе.
— Я попрошу вас с невестой покинуть мой кабинет немедленно, лэрд МакГиннес, — судья схватил со стола стопку бумаг и отвернулся. — Приговор изменению не подлежит. Лучше порадуйтесь, что я не стал подавать жалобу.
У меня внутри все оборвалось от мрачных заявлений сэра Пера, и в горле встал ком, мешающий сделать нормальный вдох. Всхлипнув, я прижала к губам дрожащую руку, чтобы никто не услышал звуки подступающей истерики.
— А своим детям и внукам вы спокойно смотрите в глаза после того, как разрушаете жизни других людей? — ядовитый вопрос вылетел из уст МакГ иннеса раньше, чем я успела его остановить.
Мистер Пер замер, плечи на секунду опустились, но затем вновь расправились под усилием воли. Мне показалось, будто Терлак неведомым образом попал в цель с одного удара. Вскрыл невидимую рану, которую суровый мужчина перед нами скрывал от всех. И когда судья повернулся, я по-настоящему убедилась в своих предположениях. Свет магических ламп в темных глазах горел слишком ярко, чтобы списать его на отражение.
Глава 60
— Дети? — с придыханием выдавил из себя судья, и я непроизвольно сжала рукав Терлака.
— Внуки? Знаете, многоуважаемый лэрд, о ком столь пренебрежительно отозвались? Мой единственный сын, мой мальчик, отправился на войну после ваших громких выступлений на совете. Помните, как призывали молодых шангрийцев выступить единым фронтом ради блага будущего королевства?
Вздрогнув. Я перевела взгляд на застывшего Терлака и уловила на его лице неподдельный ужас. Но не из-за сказанного сэром Пер. Совсем другой. Тот, что часто замечала у тех, кто прошел войну. Тот, что испытывала я в последние месяцы.
— Майкла очень вдохновила ваша речь, — едко проговорил сэр Парсеваль, но за словами скрывались боль человека, который потерял нечто важное в жизни. — Он жаждал стать таким же смелым и сильным. Целыми днями я слушал похвалы в вашу сторону. «Лэрд Терлак — наш символ свободы, папа!».
Судья замер, перевел дух и опустил дрожащие руки. Бумаги с тихим шелестом упали на ковер.
— В отличие от ваших братьев и отца, которых оставили в запасе для охраны границ Шангрии, Майкла отправили в шестой гарнизон. Помните такой?
Ресницы Терлака дрогнули. Мне же понадобилось время на то, чтобы понять о ком ведет речь судья. Лишь через несколько секунд я вспомнила.
Шестой гарнизон — они первыми встретили неприятеля на границе. Две тысячи молодых солдат против пятитысячного легиона бездушных, безжалостных фринбульдцев и их союзников, которыми управлял сам Бонри. Он лично повел свою армию и не оставил шанса нашим войскам. В том бою под магическими ударами и выстрелами огнестрелов погибли все, кто не успел сбежать.
Естественно, таких осталась от силы пара десятков.
— Где вы были в тот момент, когда отцы и матери хоронили детей? Приехали? Почтили память тех, кого так страстно призывали отдать жизни? — мистер Пера повысил голос, и тот разнесся по кабинету глухим эхо. — Вы наплевали на горе соотечественников и остались в чужой стране. Прятались там за стенами дворца под крылышком его величества, пока я бросал комья на крышку пустого гроба. Майкл попал под разрывающий удар, после которого хоронить просто нечего. Так что не надо говорить мне о совести, внуках и справедливости. Я — закон. И честно выполняю взятые обязательства перед теми, кому поклялся служить.
Терлак опустил голову, а сэр Парсеваль устало сжал переносицу. Он резко постарел на десяток лет, будто речь забрала остатки энергии из его тела. После небольшой, но очень сложной паузы судья все же заговорил. Правда, теперь в словах отражалась только затаенная и глубокая печаль.
— Я не держу зла, лэрд МакГиннес, — со вздохом произнёс мистер Пер и наклонился, чтобы собрать бумаги. — Не пытаюсь отомстить вам через этого мальчика. Но закон не всегда справедлив, а я должен оставаться беспристрастным. Даже если в отношении меня самого судьба не пожелала смилостивиться.
Он развернулся и подошел к сейфу, коснувшись ладонью магического замка. Щелчок, точно удар молотка, прозвучал в образовавшейся тишине. Сквозь непролитые слезы я увидела, как на одной из полок что-то круглое засветилось от близости судьи. Нечто особенное, не просто артефакт, коих сотнями выпускали на фабриках каждый день. Почему-то мне казалось, что именно ради него на сейфе стоит такая защита.
— Сэр Парсеваль, — я прокашлялась, и судья обернулся. Мой голос немного дрожал, но я опустила руку, чтобы крепче сжать ладонь замершего Терлака. — Понимаю вашу боль. Я сама прошла тот ужас, который творился на фронте. Видела раненных, помогала хоронить останки тех, кто погиб на поле боя. И лучше многих понимаю, насколько вам сейчас тяжело. Но прошу, прислушайтесь не к голосу разума, а своего сердца. Неужели вы готовы отстаивать закон даже тогда, когда неоправданно жесток к тем, кто и так всю жизнь не видел добра?
Я не очень-то надеялась на то, что моя речь поможет Акселю. После всего сказанного и сделанного махать кулаками бессмысленно. У каждого из нас в душе поселилась боль, которую не вытравить никакой местью или бесконечными склоками. Погибших не вернешь, раненным не выжгешь воспоминания. Оставалось надеяться, что время все-таки лечит. Или хотя бы помогает смириться с зияющей раной внутри.
— Леди Сент-Клер... — начал судья, но его почти сразу перебил Терлак.
— Вы ошиблись, — глухо сказал МакГиннес. Его пальцы неожиданно крепко стиснули мою руку до боли. — Я прекрасно помню кому и что говорил. И сколько людей потерял в той войне. Каждого. Ни дня не проходит, чтобы их лица не преследовали меня вместе с ночными кошмарами. Поэтому я не вернулся домой сразу после войны. Боялся. Себя, воспоминаний, осуждающих взглядов от родных и близких.
Терлак перевел дух и продолжил:
— На самом деле мне банально стыдно. Я выжил и вернулся, а другие нет. Как бы странно не звучало, но будучи там, в Данмаре, я пытался не допустить новой войны. Между нашими народами. Добивался от неповоротливых министров выплат для вдов и сирот, назначения пожизненных пенсий, восстановления разрушенных городов. Каждый день. Пусть ради успокоения совести, однако извиняться за попытку все исправить точно не буду.
