Наверное, когда Дилан откусил кусочек банана, произошло короткое замыкание. Банано-квантовая теория перезагрузилась на «заводские» настройки и вернула нас в нашу Вселенную. Я вздыхаю с облегчением. Надо будет угостить Дилана чем-нибудь вкусненьким, «Вкусняшкой для мем-котиковTM», например.
Пока я выбираюсь из коробки, папа вопросительно смотрит на меня:
– Дедушка сказал, что ты рано вернулся из школы.
Я киваю, ожидая услышать целую лекцию о том, как мы все должны стараться, чтобы вернуться к нормальной жизни.
– Я тоже решил сегодня закончить пораньше, – продолжает папа, и я вижу, как его глаза увлажняются. Он обнимает меня, я тоже начинаю плакать, и сквозь всхлипывания слышу, как он повторяет, что у нас всё будет хорошо.
Хоть в книге, которую дал мне викарий, и написано о пяти уровнях скорби, я думаю, люди не следуют чётким правилам, когда теряют близких. Всё, что ты можешь сделать, – это надеяться, что переживёшь утрату.
Папа достаёт из кармана платок и протягивает его мне.
– Раз уж мы оба освободились пораньше, – говорит он, всё ещё крепко меня обнимая, пока я вытираю слёзы, – может быть, займёмся чем-нибудь вместе?
Мамы больше нет, но папа рядом, и мы должны жить дальше. Так хотела мама. И мы так и поступим.
На школьном дворе полным ходом идёт подготовка к научной ярмарке. Парты составлены в несколько рядов, как во время экзаменов, но только вместо скучных тестов на столах представлены научные проекты. Вот часы Оливии Аплбай, которые работают от картошки, гоночные роботы Майкла Бедфорда, аппарат Миры Патель для мыльных пузырей с применением сухого льда (Мира лопает пузыри иглой, и они превращаются в дым).
Родители учеников четвёртого класса бродят среди выставленных работ, с гордостью любуясь проектами своих детей. Возле стенда Виктории Барнс собралась толпа: она демонстрирует, как работает её модель горы Везувий: льёт уксус, потом театрально делает шаг назад – и из кратера вулкана начинает извергаться лава. Оранжево-красная слизь стекает по склонам из папье-маше, сметая на своём пути город из лего и накрывая игрушечных солдатиков и животных. Все хлопают в ладоши, а Виктория выглядит дико довольной. Она сияет так, как будто уже заняла первое место.
Мисс Бенжамин подгоняет всех собравшихся: она идёт по пятам за Кайраном, папой и мной, а мы несём огромный шар и выходим через ворота на школьную площадку.
17
Когда я прохожу мимо стенда Уэсли Макнамары, он приветливо мне улыбается. Уэсли стоит рядом с плакатом, на котором написано: «УТКОНОС – ПРИШЕЛЕЦ ИЛИ НЕТ?» А рядом в стеклянном футляре выставлено чучело утконоса: папа всё-таки уговорил работников Клакторпского музея естествознания и механических изобретений, и те одолжили чучело на время научной ярмарки. Думаю, я могу забыть о болевых приёмах Уэсли.
Ученики из разных классов толпятся снаружи, каждый класс построился за своим учителем, и все ждут, когда же будут объявлены финалисты научной ярмарки. А ещё всем не терпится увидеть телезвезду, то есть моего папу, хотя некоторым малышам из подготовительных классов совсем неинтересно, потому что он совсем не из их любимой детской передачи.
Кайран прислушался к совету моего папы и решил не запускать шарики с пони в космос – вместо этого мы используем высотный метеорологический аэростат, который папа принёс со съёмок своей телепередачи. К аэростату мы привязали квантовый запутыватель Альбы, а в него положили мамин прах.
– Прости, это не первый прах, который запускают в космос, – говорю я Кайрану, когда мы подходим к центру школьной площадки. – Прах того парня из «Стартрека»
[12] запустили раньше.
Кайран кивает, и мы смотрим вверх, на чистое голубое небо.
– Твоя мама будет первым лауреатом Нобелевской премии в космосе, – говорит он. – Она была научным гением. Так говорили по телевизору.
Всё время, пока я пользовался маминым компьютером, данные отсылались через Большую Сеть обратно в ЦЕРН. И когда учёные их проверили и поняли, что это значит, то пришли в восторг. Они сказали, что данные, которые собрала мама, могут служить доказательством существования параллельных Вселенных. Такого раньше никто не делал. Некоторые даже говорят, что мама может получить Нобелевскую премию по физике, несмотря на то что её уже нет в живых.
Папа кладёт руку мне на плечо, а я держу аэростат. Я чувствую, как гелий внутри него рвётся вверх и тянет за собой мою руку.
– Готов? – спрашивает папа.
Чаще всего нужно крепко держаться за то, что любишь. Как когда запускаешь воздушного змея. Но иногда понимаешь, что настало время отпустить.
Я смотрю на папу и киваю. Потом разжимаю ладонь.
Аэростат взмывает в небо, все аплодируют. А я, приложив ладонь ко лбу, смотрю, как аэростат поднимается всё выше и выше. Вот он уже размером с волейбольный мяч – и с каждой секундой становится всё меньше. Под аэростатом я всё ещё могу разглядеть квантовый запутыватель: он блестит на солнце. Когда он достигнет стратосферы, сработает прикреплённый к нему высотомер, крышка запутывателя откроется, и мамин прах развеется по ветру.
Мы все сделаны из звёздной пыли. Теперь, когда я буду смотреть на ночное небо – туда, где рай, – мама всегда будет там.
