– Верно, но ты собирался сказать что-то другое, – заметил Корван, глядя вниз со своего седла и давая Гэвину хоть такую кроху приватности.
– Знаешь, а я думал об этом. Как бы жениться на ней и продолжать обманывать. Или, если не выйдет, как показать ей, что у нее нет иного выбора, кроме как хранить мою тайну. В конце концов, она была единственным, что я не желал осквернять. После того как я сбежал, она влюбилась в моего брата. Если бы она узнала правду и захотела уничтожить меня… – Гэвин пожал плечами.
Теперь Корван посмотрел ему в глаза.
– Не знаю – восхищаться ли тобой еще сильнее или ужасаться твоей глупости?
– Я обычно выбираю, чтобы мной восхищались, – осклабился Гэвин.
Корван скупо улыбнулся, но не рассмеялся.
Они ехали по улицам быстро, как могли, чтобы не сбить никого, и прибыли в Травертинский дворец, когда совсем стемнело. Во вратах стоял Железный Кулак. На лице его сияла широкая улыбка, что было для него нехарактерно.
– Верховный владыка Призма, – сказал он. – Обедать подано.
Гэвин нахмурился. Если Железный Кулак улыбался, что-то шло не так, маячила какая-то неприятность. Но он не собирался спрашивать. Пусть хоть обулыбается и пытается казаться загадочным. Отлично. Гэвин направился к дверям приватного обеденного зала.
– Верховный владыка, – вмешался Железный Кулак. – В большом зале.
Он был всего в нескольких шагах. Гэвин едва успел подумать, какого хрена накрывать там обед, как очутился в прихожей большого крытого куполом зала.
Большой зал Травертинского дворца хотя и был в три раза меньше большого зала Хромерии, считался чудом Древнего мира. Вход – огромная выгнутая подковообразная арка в зеленую и белую полоску напоминала о днях, когда половина Тиреи была провинцией Парии. Везде перемежались известняк и белый мрамор: в шахматном узоре пола, в замысловатых геометрических узорах стен и в старинных парийских рунах в основании восьми больших деревянных колонн, поддерживавших потолок, стоявших на основании в виде восьмилучевой звезды. Каждая колонна была толщиной в добрых пять шагов – атасифуста, самые толстые деревья в мире, – и ни одна заметно не сужалась к потолку. Эти деревья, как говорили, пятьсот лет назад прислал в дар аташийский король. Уже тогда это дерево считалось драгоценным. Теперь они исчезли, последняя роща была вырублена по время Войны Призм. Гэвин так и не выяснил, кто это сделал. Когда он прибыл в Ру, рощи уже просто не было. Его командиры – командиры Дазена – клялись, что деревья стояли, когда они покидали город. Командиры Гэвина утверждали после войны, что когда они вошли в город, деревьев уже не было.
Атасифусту делало уникальным то, что ее сок имел свойства концентрированного красного люксина. Чтобы достичь полного роста, дереву требовалось сотня лет – этим гигантам было по нескольку сотен, когда их срубили. Но когда деревья становились зрелыми, в стволе можно было сверлить отверстия, и если дерево было достаточно большим, сок сочился достаточно медленно, чтобы поддерживать пламя. На каждом из этих гигантов было сто двадцать семь отверстий. Наверное, когда-то это число что-то значило, но значение это было забыто. С первого взгляда казалось, что дерево было охвачено пламенем, но пламя было постоянным и никогда не захватывало древесины, призрачно белой, как слоновая кость, не считая черного мазка сажи над каждым отверстием. Гэвин знал, что это пламя не может быть вечным, но прогорев день и ночь в течение пяти сотен лет, огни этих атасифуст вряд ли угаснут в ближайшее время. Возможно, огни ближе к вершине были чуть тусклее, чем те, что ниже, поскольку сок в дереве опускался, но Гэвин не поручился бы.
Незрелое дерево было великолепным топливом. Даже маленькая вязанка могла всю зиму согревать небольшую хижину. Немудрено, что дерево исчезло.
Конечно, в большом зале не было нужды в факелах, но за цветными витражными окнами, тоже в форме луковичной подковы, горели огни, так что цветное стекло днем и ночью светилось белым, зеленым или красным.
И снова – цвет и форма имели значение для строителей этого чуда, а Гэвин понятия не имел, что это значило. Он не думал, что все, сотворенное им, протянет пятьсот лет после его смерти. Было большим везением, что его брат Гэвин не снес это чудо света, когда разрушил город.
Когда Гэвин вошел, его взгляд оторвался от величественных колонн атасифусты, привлеченный видом мужчин и женщин за большим столом, смотревших на него. Он на миг отвлекся, пройдя мимо парных теней, стоявших по обе стороны зала. Голова его резко повернулась в ожидании убийцы. Нет, это был черный гвардеец. По одному с каждой стороны от входа и еще несколько десятков вокруг зала, все ему знакомые. Черная Гвардия? Здесь?
А, прибыли корабли с ждущими Освобождения. Наверняка Железный Кулак велел привезти с ними всех этих гвардейцев.
Взгляд его вернулся к столу. Его ждали как минимум две сотни извлекателей. Небольшой выпуск, как сказала ему Белая. Только вот не сказала, кто будет в этом выпуске. Гэвин всех их знал в лицо, и большинство – по имени. Он узнал Изема Синего и Изема Красного, Самилу Сайех, Мароса Орлоса, несмежного бихрома Юсефа Тепа, которого они называли Пурпурным Медведем, Диди Падающий Лист, парийских сестер Талу и Тайри, Джавида Араша, Талона Гима, Элелеф Корзен, База Простеца, Далоса Темноса-Младшего, Усема Дикого, Эви Траву, Огнерука и Одесса Карвингена. Куда ни глянь – герои Войны Призм с обеих сторон. Это были одни из самых талантливых извлекателей Семи Сатрапий, представлявших каждую из них, даже илитийцы присутствовали, хотя лишь в лице Огнерука, и Элелеф Корзен была аборнейкой.
Гэвин застыл на месте, не веря глазам своим. Каждый год кто-то из извлекателей времен войны Освобождался, но столько великих вместе Гэвин не видел ни разу, разве что сразу после войны, когда столькие дошли до края из-за того количества силы, с которым им приходилось управляться в бою. Все эти извлекатели были во время войны юными, и Гэвин знал и боялся, что они начнут уходить, но столько и в один год?
– Мы заключили договор, – сказал Усем Дикий в ответ на явное недоумение Гэвина. – Некоторые, кто сражался вместе. Что если одному из нас придется уйти, мы уйдем все вместе. Я бы еще пару лет пожил, но лучше уйти на взлете, не так ли?
– Уйти в трезвом уме, – прорычал Пурпурный Медведь.
– Лучше уйти вместе, – сказала Самила Сайех. – И не мучить Диди.
Действительно, Диди Падающий Лист выглядела хуже остальных. Ее кожа постоянно была зеленоватой, и ореол ее радужки прорывался зеленым, затопившим некогда голубые глаза. Она слабо улыбнулась.
– Владыка Призма, это честь. Я долго ждала Освобождения. – Она присела в реверансе, игнорируя, как и большинство старых воинов, что во время войны она сражалась на другой стороне.
Остальные последовали ее примеру, кланяясь или приседая по обычаю их родины. Гэвин официально кланялся, встречаясь с ними взглядом, стараясь оказывать равное почтение извлекателям каждой из сторон.
Сердце его, как всегда, разрывалось. Он хотел сказать тем, кто сражался рядом с ним, что он не Гэвин, что во всем этом в конце концов был смысл. Но вместо этого он сел вместе с ними, оказавшись рядом с пылким Усемом Диким, пока рабы разносили блюда с горячим и холодные кувшины с цитрусовым соком и вином.
