Кип побрел к лошади, не испытывая эмоций. У него не было плана. Ему просто надо было уйти. Какой стыд. Он дошел до лошади, когда увидел солдат. Они окружили лагерь, но держались в отдалении толпой. Кип посмотрел на верхового. Наверное, офицер.
– Простите, но мы не можем дать вам уйти, – сказал офицер. – Вскоре к вам прибудет один из Свободных.
– Они напали на меня, – устало сказал Кип. – Пытались ограбить. Я… я не хотел…
Он привалился к боку лошади. Тупая тварь не убежала. Ох, да она не видела, да и привязана была. И все же он ожидал, что она перепугается. Но она стояла смирно, как всегда. Кип оперся на нее. Левой рукой. Оролам. Кожа треснула и начала кровить. Кип тихо вскрикнул. Одна мысль о собственной боли вернула его взгляд к костру, к людям, которых он убил, и тем, которые еще не были мертвы, но скоро умрут. Сердце его одеревенело, он должен был бы чувствовать острее, но не мог. Однако, оглянувшись, он увидел, что между телами, осматривая их, идет молодой человек. Нет, юноша – ему не могло быть больше шестнадцати, несмотря на его роскошную одежду. Он снимал с рук белые перчатки из оленьей кожи. Большой крючковатый нос, светло-коричневая кожа, темные глаза, темные буйные волосы. Поверх белой рубашки его предплечья были затянуты в разноцветные наручи с пятью широкими цветными полосами на белом фоне. Плащ тоже был с этим узором, от черной полосы, казавшейся нечеткой – субкрасный? – через красный и оранжевый до желтого и зеленого. Синего и суперфиолетового не было. Не надо быть гением, чтобы догадаться, что это полихром.
Но не это привлекло внимание Кипа. Он узнал его – из тысяч людей в этом лагере и из всех извлекателей, которые здесь должны были быть. Он был в войске, уничтожившем Ректон. Он лично пытался убить Кипа на водяном рынке. Зимун, так называл его наставник. Сердце Кипа упало, как ребенок, прыгнувший в водопад.
Зимун надел зеленые очки.
– Привет, огненный друг, – сказал он. – Добро пожаловать на нашу войну. Полагаю, ты пришел, чтобы присоединиться к Свободным?
– Верно, – обрел голос Кип. Свободные?
Изумрудный дым потек в руки Зимуна.
– На всякий случай, – сказал он, – можешь убивать того, кого должен, – хотя владыка Омнихром предпочитает быть более разборчивым, – но уж если приходится, то прибирай за собой. – Он обвел руками сцену побоища, медленно, пригнув колени, создавая впечатление, что собирает энергию. Затем он сцепил руки, хрустнул ими, они вспыхнули. Чпок, чпок, чпок, чпок. Четыре луча зеленого люксина, каждый длиной в палец, полетели двумя залпами.
Почти одновременно вокруг костра с мокрым звуком лопнули четыре головы. Раненые. Их стоны тут же прекратились.
Кип вытаращил глаза.
Зимун был доволен собой. Он сложил свои зеленые очки и сунул их в карман.
Он выделывается. Бравирует, убивая людей.
Внезапно Зимун нахмурился, когда Кип шагнул к нему.
– Твое имя?
– Кип, – ответил Кип. Не успев подумать, что, наверное, глупо называться настоящим именем.
– Кип, у тебя зуб в голове.
А? Кип оскалил зубы и показал на них.
– Вообще-то все мои зубы в голове. – Делай вид, словно тебя не тянет блевануть, Кип. Прорвись.
– Да не твой зуб, – сказал Зимун. Он показал на собственную голову, словно в зеркале.
Кип пощупал – и да, в его голове торчал зуб. Что за хрень? Он выдернул его, скривился, по его лицу потекла кровь.
– Хммм, – сказал Зимун. – Давай-ка сначала отведем тебя к хирургам, пусть осмотрят тебя.
– Сначала? – спросил Кип.
– Конечно. Владыка Омнихром настаивает на встрече со всеми извлекателями. Даже с грязными.
Глава 71
В окутавшей огромное войско темноте Лив шла между стоянками, все больше осознавая, что она одна, она женщина, и окружают ее грубые мужчины. Много грубых мужчин. Мужчин, которые слишком громко смеялись, слишком много пили от страха перед грядущей битвой. Ее тирейское происхождение делало ее в Хромерии изгоем, ее нарочито избегали, но здесь у нее такой защиты не было. Большинство мужчин смотрели на нее украдкой, так что если бы она не настолько осознавала свое одиночество и не желала, чтобы на нее не смотрели, она бы этого и не заметила. Другие же бросали настолько нагло, что она даже проверила вырез платья. Нет, все скромно.
Просто придурки, слишком давно не видевшие жен. Она умирала от голода, и хотя она не хотела останавливаться ни у одного из костров, только там можно было добыть еду, а главное, информацию. Лив выбрала костер, у которого вокруг котелка с варевом сгрудились добрые с виду крестьяне. Она, конечно, не могла рассмотреть всех прежде, чем вышла на свет, но у некоторых вид был добрый, и это было лучшее, что она могла сделать.
– Добрый вечер, – сказала она чуть веселее, чем чувствовала. – Я бы полданара отдала за еду. У вас лишней доли нет?
Восемь голов повернулись к ней. Заговорил пожилой мужчина:
– Жидковато варево-то, чтобы едой его считать. Кролик, пара клубней да ошметки свиной ноги на девять ртов. – Он скромно улыбнулся. – Но Мори нашла грейпфрутовое дерево, которое солдаты как-то упустили.
Лив, почувствовав себя увереннее, подошла. Мужчина уставился в ее глаза, заморгал и сказал:
– Если у вас проблема, вы хоть бы очки надели свои.
– Проблема? Почему вы так думаете? – спросила Лив. – И меня зовут Лив.
– Вы выглядите, как испуганный олень на водопое, вот почему. – Он протянул ей оловянную миску с варевом, в котором плавали несколько кусков чего-то. Отмахнулся от ее попытки заплатить. Она съела жидкий суп и маленький, недозрелый грейпфрут, который ей дали. Пока ела, она сидела и смотрела.
Через некоторое время люди вернулись к разговору о войне и погоде, о том, что в этом году не сеяли зерна и не обрезали цитрусовые деревья, поскольку если бы они лучше плодоносили, бандиты дольше ошивались бы у их деревни. Они не были плохими людьми. Напротив, они казались весьма достойными. У них были свои претензии к королю Гарадулу, и многие недобрым поминали «владыку Омнихрома», затем спохватывались, что тут извлекатель, однако приберегали свою ненависть для захватчиков.
Тонкости ротации правления Гарристоном ускользнули от них. Они не различали, какие чужаки получше, какие похуже. Они ненавидели их всех. Один несколько лет назад потерял дочь, когда через деревню проходил патруль – офицер просто взял и забрал ее. Потом он ездил в Гарристон, пытаясь ее найти, но не нашел. Другие шли отчасти за компанию, отчасти потому, что им больше ничего не оставалось, а захват города мог дать им пару монет, а еще потому, что они ненавидели чужаков.
Люди будут умирать и убивать из-за обид десятилетней давности, причиненных совсем другой страной.
Вразумлять их не было смысла, даже если бы Лив и хотела. Дураки, которые могли бы стать нам друзьями в другое время, говорил ее отец. Покончив с едой, она надела желтые очки, в благодарность за похлебку и грейпфрут начертала несколько люксиновых факелов, которые продержатся пару дней, спросила, где лагерь извлекателей, и пошла туда.
