Многие из знати договаривались с капитанами. Сундуки с добром громоздились в доках – и множество добра было не в сундуках. Скатанные гобелены, которые должны были украшать фамильные гостиные, мебель, расписанная золотыми листьями, произведения искусства, лабиринт ящиков, набитых Оролам знает чем.
– Владыка Призма, – к Гэвину быстро подошел генерал Данавис. – Пора.
То есть придется выполнить действительно неприятную обязанность.
– Я вчера отдал приказ, чтобы ни одно судно не покидало гавани на случай необходимости эвакуации. Я дал понять, что неподчинение приведет к конфискации судна у капитана и смерти любого, кто его нанял.
Это был жестокий приказ, но война требовала жестоких мер. Любой, кто заранее выведет корабль из города, обрекал на смерть десятки людей. Если Гарристон будет взят, начнется резня. Проблема с жесткими мерами была в том, что кто-нибудь – один раз – обязательно попытается сказать, что ты блефуешь.
– Кто? – спросил Гэвин. Он подумал, что уже знает ответ.
– Губернатор Крассос. Его люди стреляли в черных гвардейцев, попытавшихся остановить его.
Черных гвардейцев? Как Корвану удалось заставить их выполнить приказ «приведите ко мне такого-то заключенного»?
– Кто-нибудь пострадал?
– Нет, Владыка Призма.
– Он здесь? – спросил Гэвин. Надо уйти отсюда. Его свита мешала людям Корвана, и они еще загораживали вход на пристань. Но он не будет этим оправдываться. Лучше делать такие вещи так, чтобы это укрепляло торжество закона, но лучше делать это быстро, прежде чем и другие нарушат тот же закон, и тебе придется убить больше народу. Когда песок в часах кончается, отложенное правосудие хуже несправедливости.
– Моряков приведите тоже, а также доставьте любой груз, который он собирался взять, – спокойно сказал Гэвин Корвану.
Губернатор Крассос стоял всего в десяти шагах. Просто его окружала стража выше его ростом и его не было видно. Руки его были связаны за спиной, один глаз заплыл. С ним привели пестрое сборище контрабандистов, неопрятных, суровых людей, которые понимали риск своей работы.
Гэвин поднял руки над головой, рассыпая веер искорок. Все, кто раньше не смотрел на него, теперь смотрели.
– Сим я объявляю этот суд в сиянии ока Оролама. Да свершится правосудие.
По всему доку во внезапной молитве склонялись головы. Обвиняемых жестко поставили на колени.
Смирение перед судом.
Если уж мне приходится перегораживать док, надо бы сделать что-нибудь, пока я здесь.
– Губернатор. Вы обвиняетесь в найме судна для побега из города вопреки приказу генерала. Это правда?
– Генерала? Я губернатор этой дыры! Никто не будет мне указывать!
– Даже я? – спросил Гэвин. – Генерал действовал от моего имени, имея на это все полномочия. Вы наняли эту команду, чтобы покинуть город?
– У вас с полсотни свидетелей, которые скажут вам, что да. И что? Мы помогали вам. Моя семья во время войны была на вашей стороне. Вас тут без нас не было бы! – Голос губернатора Крассоса поднялся до визга. – Вы ставите это мужичье выше меня?
– Капитан, – Гэвин отвернулся от губернатора, – вы признаете свою попытку бежать?
Капитан оглянулся по сторонам – дерзкий, несломленный, – но все же не осмелился встретить взгляд Призмы. Возможно, все в доках видели эту попытку. У него был вид человека, знавшего, что умрет, и желающего умереть хорошо. Он держал отвагу в крепкой хватке.
– Да, господин. Губернатор нанял нас прошлым вечером. Я уж хотел уходить.
Конечно. Любой с кораблем хотел уйти, причем вчера.
– Это старая традиция, – громко сказал Гэвин ради собравшейся толпы, – миловать одного преступника в Солнцедень. Раз Оролам милосерден, будем милосердны и мы.
– О, хвала Ороламу и его Призме, – сказал губернатор Крассос, поднимаясь с колен. – Вы не пожалеете, владыка Призма.
Гэвин извлек ультрафиолет из-за его невидимости и ударил им Крассоса под коленки, даже не глядя на него. Тот упал. Гэвин обратился к капитану:
– Капитан, по праву я должен бы закрыть вас в камере и оставить вас на волю судьбы. Вместо этого я намерен освободить вас и дать вам мой корабль – взамен конфискованного – и вашу команду. Я буду следить за вами, капитан. Служите хорошо.
Капитана словно обухом по голове ударили. Затем его глаза вдруг наполнились слезами.
– Что?! – воскликнул Крассос.
– Губернатор Крассос. Вы нарушили мой приказ и дискредитировали свое звание. Губернатор должен поддерживать своих людей, а не топить их. Вы крали у народа, который поручил вам Оролам. Вы вор и трус. Потому я лишаю вас должности губернатора. Вы хотели забрать ваше добро и уйти? Да будет так.
Гэвин выбрал сундук из груза Крассоса. Он был набит богатой одеждой, большой и такой тяжелый, что одному человеку было бы трудно его удержать. Он пробил большие дыры в крышке, боках и дне. Отдал приказ, и гвардейцы сунули сундук в руки Крассосу и привязали его веревками.
– Вы не можете, – сказал Крассос.
– Уже смог, – ответил Гэвин. – Вам лишь остается выбрать, как вы встретите судьбу.
– Моя семья узнает об этом! – завопил Крассос.
– Тогда пусть узнают, что вы умерли как мужчина, – сказал Гэвин. Это было как пощечина. Его семья явно значила для него все. Гэвин начертал синюю платформу на воде. – Вы хотели уйти, господин Крассос? Идите.
Крассос без промедления спустился по ступеням синей люксиновой платформы, неся свой сундук. Он сделал около пятнадцати шагов прежде, чем люксин треснул и он упал в воду. Через мгновение он бил ногами по воде, чтобы не дать плавучему сундуку опрокинуться ему на голову и утопить его.
Прилив только начинался, так что он просто качался взад-вперед, не приближаясь к берегу, но его и не относило к другим пирсам или Хранительнице в открытое море.
Тысячи глаз молча смотрели на него. Через минуту ему уже не приходилось отталкивать сундук, чтобы его не затянуло под него – сундук уже не так высоко плавал в воде. Он пытался дерзко смотреть на пристань, на Гэвина, но его мокрые волосы падали ему на глаза, и ему не удавалось как следует тряхнуть головой, чтобы отбросить их.
Он выкрикнул что-то перед тем, как уйти под воду. Гэвин не понял его. Еще одна смерть. Он не любил Крассоса, ненавидел его замашки, ненавидел тот тип аристократии, который он представлял, – которые берут и даже не думают вернуть хоть кроху. Но он только что убил человека, сделал врагами его семью – и это в разгар войны, которая и так сделала бы все за него.
Гэвин искал пузыри на воде, но не видел их. Крассос уплыл слишком далеко. Гэвин поднял руки и опустил их.
– Оролам милосерден! – возгласил он, завершая суд. Он уже слишком много времени провел здесь. Он отвернулся. У него за спиной воду резал акулий плавник, как стремящаяся к цели стрела.
