– Не трогать! – рявкнул Железный Кулак.
Кип отдернул руку словно от ожога.
– Прежде чем войти, ты должен кое-что запомнить, Кип, – сказал Железный Кулак. – Во-первых, все реально. Мы теряем одного из десяти соискателей.
– В смысле…
– Они погибают. Во-вторых, ты можешь остановить испытание, когда захочешь. Тебе в руку дадут веревку. Дерни за нее, и зазвонит колокол. Испытание тут же прекратят. Третье – если ты бросишь, то всему конец, остаться ты не сможешь. Содержание извлекателя обходится сатрапам в копеечку, и ни один из них не станет тратить денег на труса. Гэвин приказал мне, если ты провалишься, дать тебе достаточно серебра, чтобы ты мог купить небольшую ферму, и посадить тебя на корабль туда, куда ты захочешь уплыть. Это лучше, чем то, что светит большинству провалившихся, но вернуться ты больше не сможешь никогда. Ты и так позорище.
Вероятно, тактичность в условия испытаний не входила.
– Я такой безобразный? – спросил Кип, чувствуя комок в горле. Гэвин так с ним не обращался. Железный Кулак моргнул.
– Жизнь извлекателя коротка и тяжела. У меня нет времени на ложь, пусть и утешительную. Ты ублюдок. Это довольно обычный позор великого человека, но все же позор. Любой, кто может сложить два и два, поймет, что тебя заделали, когда Призма был помолвлен с Каррис Белый Дуб, женщиной, которую большинство из нас весьма уважают. Призмы обычно бывали куда разборчивей, потому ты куда больший позор, чем обычно. Даже если во всех отношениях ты будешь блестящ, ты все равно позор. Если провалишься – тем хуже. Такова правда. Одень ее в шелка и кружева, ничуть не изменится. Теперь вперед. Говорят, Оролам сам следит за каждой инициацией. Провалишь – подведешь его, деревенщина. Готов?
Если Кип провалится, его выгонят с острова. Он не просто опозорит человека, который спас ему жизнь, но потеряет единственный шанс отомстить тому, кто отнял жизнь его матери.
Кип не собирался проигрывать. Лучше он умрет.
Железный Кулак заметил выражение его лица.
– Хорошо.
Огромные двери перед Кипом пошли волнами еще раз, расплавленное мерцание мягко колыхнулось, растекаясь вправо и влево. Как будто что-то огромное поднималось из невообразимых глубин. У Кипа сердце замерло, потому что перед ним возникло огромное лицо, так быстро, что он даже не мог осознать всех подробностей, только седые волосы, глаза как звезды и воду всех оттенков, стекавшую с этого существа, когда оно вынырнуло и открыло рот, зияющую пещеру черноты, охватившую двери. Кип вздрогнул, ему показалось, что эта пасть проглотит его.
Двери распахнулись, словно какой-то гигант пнул их.
Порыв воздуха ударил в лицо Кипу.
– Входи, – приказал Железный Кулак.
Кип в одиночку вошел в круглый зал. Стены и пол были из того же дымчатого кристалла, что и двери. Семь фигур стояли полукругом возле черного диска, вделанного в пол. Кип помедлил. Никто не шевельнулся. Никто не сказал ему, куда идти.
Каждая фигура была облачена в одеяние конкретного цвета. Суперфиолет носил фиолетовые одежды, субкрасный – темно-красные ради тех, кто не мог видеть в этой области спектра, но когда Кип расширил и затем прищурил глаза, он увидел, что субкрасный действительно излучает тепло, а суперфиолет одет в свой цвет, твердые кольца суперфиолетового люксина переплетались как звенья кольчуги.
Все еще неуверенно Кип шагнул к ним. Подойдя ближе, он смог заглянуть им под капюшоны. Кулаки его сжались. У субкрасного была опаленная кожа. Ни бровей. Ни волос. Из головы его вырывались маленькие язычки пламени. Лицо зеленого было корявым, как старый дуб, брови как мох, в волосах пряди лишайника. Синий был словно вырезан из стекла, черты лица либо сглажены, либо заострены, как грани драгоценного камня.
Оролам великий, это все цветодеи? Затем изнутри своего текучего желе моргнул оранжевый. Кип заметил глаза. Все их глаза. Это были извлекатели в масках и гриме. Они представляли цветодеев всех цветов. Семь видов смерти и бесчестия. Кип снова задышал, хотя и не мог сдержать небольшой дрожи. Он встал на черный диск лицом к ним.
– Я Анат, я гнев, – сказал субкрасный. – Я горю от гнева.
– Я Дагну, я обжорство, – сказал красный. – Меня нельзя утолить.
– Я Молох, я алчность, – сказал оранжевый. – Меня не удовлетворить.
– Я Бельфегор, я лень, – сказал желтый. – Я зарыл свои таланты.
– Я Атират, я похоть, – сказал зеленый. – Я жажду все большего.
– Я Мот, я зависть, – сказал синий. – Я не выношу чужих успехов.
– Я Феррилюкс, я гордыня, – сказал суперфиолетовый. – Я жажду трона самого Оролама.
Это были имена древних богов. Кип толком не помнил, что слышал о них.
– Это искажения нашей природы.
– Соблазн власти, – говорили голоса друг за другом, ровно, перекрываясь, как единое сознание.
– Если нас не укротить, мы становимся чудовищами.
– Позорные и опозоренные, скрывающиеся во мраке.
– Но мы сыны и дочери Оролама.
– Мы дар Оролама, мы проявление его любви.
– Его закона.
– Его милосердия.
– Его правды.
– Таковы мы без позора, облаченные его праведностью.
Субкрасный шагнул вперед, снял маску и сбросил одеяние. Это был молодой человек, мускулистый, красивый и нагой.
– Отбросив гнев, я терпение, – сказал субкрасный. Он воздел руки, и даже тому, кто не видит субкрасного, стало бы понятно, что он извлекает. Воздух замерцал от жара вокруг всего его тела.
– Да свершится воля Оролама.
Красный выступил вперед, снял маску и сбросил одеяние. Это была молодая женщина, атлетически сложенная, красивая и тоже нагая. У Кипа глаза на лоб полезли. Он старался смотреть на ее лицо.
Это мрачная церемония, Кип. Оролам смотрит, Кип. Прямо в преисподнюю, Кип.
– Отбросив обжорство, я – умеренность, – сказала красная. Она воздела руки, и красный люксин прошел по всему ее телу, глазам, лицу, вниз по ее шее до грудей, сосков, крепкого живота, груди, соски – Кип! Вмиг она стала подобна статуе, окрашенной в совершенный красный.
– Да свершится воля Оролама.
Вперед выступил оранжевый. Слава Ороламу, мужчина.
– Отбросив жадность, я щедрость. – Воздев руки, он наполнился оранжевым сиянием. – Да свершится воля Оролама.
– Отбросив леность, – сказала желтая, – я усердие. Да свершится воля Оролама. – Ее тело наполнилось искристой желтизной.
Зеленая оказалась обескураживающе, хотя и соотвествующе пышной женщиной, которая твердо посмотрела Кипу в глаза. Это помогло, когда она разделась. Он подумал, что она ему башку оторвет, если он глянет на ее роскошные… ой.
– Сбросив похоть, я становлюсь самообладанием, – сказала она. – Да свершится воля Оролама.
