Лив в отчаянии смотрела на корабль. Все было так. У нее не было ни друзей, ни вариантов, ни выбора. Как ей бороться с Аглаей Крассос, с ее-то богатством и властью? Если она попросит помощи у Призмы, он начнет задавать вопросы. Он подумает, что она все время за ним шпионила. Вся Хромерия и сатрапии прогнили насквозь; они все обернутся против нее.
– Поторопись, Лив, прилив поднимается, – сказал Аглая.
Не было ни выхода, ни времени попытаться найти третий путь. Может, ее отец сказал бы «нет», плюнул в противную рожу Аглаи и сохранил бы честь. Лив не была такой сильной. Чтоб ее пожрали акулы и морские демоны.
– Ладно, – сказала она с трепещущим сердцем. – Ты победила. Что я должна делать?
Глава 49
Не успел Гэвин выйти из отцовских покоев, как увидел приближение беды. Покои его матери находились сразу по соседству с отцовскими, и он никак не мог пройти мимо ее дверей – а они были открыты.
Каждый раз. Каждый чертов раз. Если бы окна в комнатах отца не были бы заколочены и затянуты слоями ткани, Гэвин выскочил бы из окна. Вообще, как раз в одной из первых подобных ситуаций он создал летучий купол. Каждый раз, как он возвращался даже из самой короткой поездки, он целый день встречался то с одной важной персоной, то с другой. Он только и встречался – и у каждого были к нему требования.
Тем не менее Гэвин свернул в комнату, проходя мимо открытых дверей матери. Комнатной рабыней была молоденькая тирейка, судя по ее темным глазам и коже цвета коффи. Гэвин, не останавливаясь, сделал ей знак, чтобы та закрыла за ним дверь. У его матери был талант муштровать рабов: даже девочка-подросток вроде этой была внимательна и реагировала даже на едва заметный жест. Конечно, Гэвин не слишком отличался, не так ли?
– Матушка, – сказал Гэвин. Она встала, когда он подошел поближе. Он расцеловал ее отягощенные перстнями пальцы, она рассмеялась и обняла его, как всегда.
– Сын мой, – сказала она. Фелия Гайл была красива даже в свои сорок с небольшим. Она была в родстве с аташийской правящей семьей, а в ее юности аташийская аристократия редко роднилась с чужестранцами. Конечно, Андросс Гайл был особым случаем. Впрочем, как и всегда. У нее было классическое потрясающее сочетание оливковой кожи с васильковыми глазами, хотя вокруг зрачков виднелось тусклое оранжевое гало. Она была оранжевой извлекательницей – хотя не слишком одаренной. Андросс никогда не женился бы на женщине, неспособной извлекать. Стройная, несмотря на возраст, Фелия была царственной, модной, довольной собой, властной без подавления, красивой и сердечной.
Он не понимал, как она могла выдерживать супружество с отцом. Она прищелкнула пальцами левой руки, отсылая рабыню и не сводя глаз с Гэвина.
– До меня дошел слух, что у тебя объявился… племянник.
Гэвин прокашлялся. Как же быстро здесь расходятся слухи? Он окинул взглядом комнату. Рабыня ушла.
– Все так.
– Родной сын, – сказала Фелия Гайл, на миг поджав губы. Она никогда не сказала бы «бастард». Но при огромной палитре выражений ее лица ей и не надо было. С годами оранжевые становились более чуткими и более подозрительными. С ее природными интуицией и проницательностью это делало ее воистину пугающей.
– Верно. Славный парнишка. Его зовут Кип.
– Пятнадцати лет от роду? – Она не сказала – значит, ты обманул свою невесту, к женитьбе на которой я подталкиваю тебя последние шестнадцать лет. Фелия любила Каррис. Андросс Гайл был категорически против женитьбы Гэвина на девушке, у семьи которой после войны не было ничего, как у рода Белый Дуб. И это была одна из немногих областей, в которых мать Гэвина продолжала выступать против него. Обычно, когда они не соглашались, она выражала свои возражения настойчиво и красноречиво, а затем уступала решению Андросса. Не раз Гэвин видел, как Андросс менял свое мнение после того, как его мать столь искусно сдавалась. Однако споры по поводу Каррис Белый Дуб сопровождались криками, битьем посуды и слезами. Гэвин порой думал, что если бы он не присутствовал при этом споре, Андросс сдался бы, но мужчина не может терять лицо ни перед кем, тем более перед своим пробующим границы сыном.
– Да, – ответил Гэвин.
Фелия сложила руки и внимательно посмотрела ему в лицо.
– Значит, его существование такой же сюрприз для тебя, как и для всех остальных, или больше?
По спине Гэвина прошел холодок. Его мать не была дурой. Она тщательно оберегалась от подслушивания, как и все остальные, но она умела доносить точный смысл сказанного. После Расколотой Скалы, когда Гэвин, шатаясь, вышел один из магического пожара, в одеждах брата, его короне и с его шрамами под слоями сажи и крови, все остальные сразу признали в нем Гэвина. Несмотря на год разницы, братьев не раз принимали за близнецов, и их манеры были до жути схожи. И Гэвин постарался придерживаться в речи его любимых словечек и выражений. Все различия, проявившиеся после войны, списывали на то, что Гэвин изменился после того, как был вынужден убить брата. Но Гэвин проснулся утром после своей первой ночи в Хромерии и увидел мать, сидевшую в ногах его постели. Ее глаза покраснели и распухли от слез, хотя щеки были сухи. Она постаралась отплакаться до того, как он проснется.
– Ты думал, что я не узнаю собственного мальчика? – сказала она. – Ты кровь от моей крови. Ты думал, что сумеешь обмануть даже меня?
– Я не знал, что это зайдет так далеко, мама. Я ожидал, что любой из сотни поймет этот фарс, но что мне еще было делать?
– Я понимаю, почему ты поступил так, – сказала она. – Просто я подготовилась к твоей смерти, а не твоего брата, и увидеть тебя теперь… Это как выбрать, смерть какого из моих оставшихся сыновей предпочесть.
– Никто не просит этого от тебя.
– Просто скажи мне, – сказала она. – Гэвин мертв?
– Да, – сказал он. – Я не хотел… Он не оставил мне… Прости.
Из глаз ее катились слезы, но она не обращала на них внимания.
– Что тебе нужно, Дазен? Я потеряла обоих твоих братьев; я клянусь Ороламу, что не потеряю тебя.
– Скажи им, что я выздоравливаю. Скажи, что это сражение почти прикончило меня. Когда настанет время, скажи, что оно меня изменило. Но не заставляй меня выглядеть слабым.
И так она стала его единственным истинным союзником в Хромерии. После того как она ушла, он запер дверь и открыл сундук, в котором лежал, опоенный зельем, его брат, всего в футе от того места, где стояла их мать. Он подробно осмотрел бесчувственное тело, затем осмотрел в зеркале себя.
Отметив все различия, он принялся за работу. Волосы его брата были вихрастыми и торчали во все стороны, где он стриг их коротко; новому Гэвину придется носить длинные волосы, чтобы никто не заметил несоответствия.
Гэвин был чуть ниже Дазена и любил носить сапоги на более высоком каблуке; новый Гэвин будет носить более плоскую обувь. Он начал составлять список особенностей поведения брата, как он любил дергать шеей из стороны в сторону, справа налево. Или слева направо? Проклятие, Дазен даже не умел дергать шеей. Гэвин любил бриться каждый день, чтобы лицо было гладким; Дазен брился несколько раз в неделю, находя это слишком утомительным. Гэвин всегда носил определенный аромат – Дазен вообще не душился. Надо будет послать слугу за духами. Гэвин заботился об одежде и старался придерживаться последней моды во всех направлениях; Дазен даже не знал, как он это делал. Надо поизучать. Гэвин брови не выщипывал?
