Я напоминаю себе, что так же раньше думала о Лорен. И чем это обернулось…
Любопытство вытесняет последние мысли о сне. Если Элли постоянно вмешивается в мою жизнь, почему бы мне не сделать то же самое? Я не привыкла, чтобы посторонние люди вот так запросто оказывались в моем доме, в моей машине, со мной за ужином. И я даже не знаю, кто вообще эта девочка.
Я открываю поисковик. Использую сразу оба имени – и Элли, и Элизабет Лафлин, и даже пробую писать их по-всякому. У меня есть и ее номер – казалось бы, это должно облегчить поиски, но нет, я ничего не нахожу, и это заставляет меня беспокоиться.
Каждый подростк в наши дни пользуется социальными сетями – а зачастую и несколькими. Я ни разу не слышала, чтобы кому-то ее возраста удалось ни разу не засветиться в сети, но о ней ничего, все упоминания словно вычищены. Ничего нет ни в Фейсбуке, ни в Инстаграме, ни в Тиктоке, ни в Твиттере. Не упоминается она и на сайте школы – никаких внеклассных активностей или фотографий, где могло бы случайно оказаться ее лицо.
Все, что удалось найти – это только прошлогодняя статья в школьной газете. Какой-то опрос, где учеников старшей школы просили ответить, кем бы они хотели стать. Элли сообщила, что она хотела бы сделать карьеру судьи, чтобы иметь возможность «бороться со злом с помощью чего-то хорошего». А на вопрос о том, в какой колледж или университет она хотела бы поступить, ответила: «Еще не решила».
Мне кажется, она что-то скрывает, и это ужасно меня настораживает. Поэтому-то я и не стремлюсь общаться с людьми.
Я протягиваю руку снова дотронуться до зеленого вельветового мешочка – просто чтобы не забыть, что он рядом.
Сон никак не приходит. Я волнуюсь и накручиваю себя из-за Элли – или Элизабет – и с этого момента решаю, что просто обязана узнать, кто она и чего хочет.
Все ведь чего-то хотят. Но что от меня хочет получить Элизабет Лафлин?
В воздуховоде снова что-то шумит, выдергивая меня из мыслей. Звук такой сильный, что эхом раздается в вентиляции, и я только обеспокоенно вздыхаю. Завтра же утром надо будет позвонить, чтобы прислали кого-нибудь проверить, что там сломалось. Еще одно дело, которым приходится заниматься самой, когда уезжает Ной.
Пока он там наматывает тысячи полетных миль, дом без его внимания начинает нуждаться в дорогостоящем ремонте. Ной говорил, что починит неисправность сам, если успеет вернуться домой, но нам так редко удается провести время вместе… Мне совсем не хочется, чтобы он занимался ремонтом вместо того, чтобы уделить внимание мне.
Потому что мы тоже уже давно сломаны. Это нам нужно время, чтобы все починить.
Рассеянно вертя в руках цепочку, я думаю о том, что единственное, с чем в наших отношениях никогда не было проблем – это со страстью.
У Ноя просто чудесные руки. Я представляю, как его пальцы перебирают мои волосы, как он пробуждает во мне жгучее желание своими ласковыми касаниями.
Мои щеки пылают от стыда, и я прячу лицо в подушку.
Я определенно не хочу рассказывать своим детям, как именно мы их заводили.
В голову приходит еще одно воспоминание: летний вечер, мы играем в «Правду или действие» – и в итоге все заканчивается тем, что мы, обнаженные, лежим на капоте его машины, припаркованной посреди поля. Вслед за этим приходит воспоминание о колледже – как мы сбегали на кукурузное поле, чтобы выпить по пиву и выкурить косячок под бескрайним звездным небом.
Тут я, похоже, наконец все-таки засыпаю. Следующее, что я помню, это звук тяжелых шагов за дверью. С бешено колотящимся сердцем я инстинктивно тянусь к зеленому мешочку, лежащему на тумбочке. Адреналина сейчас во мне столько, что я могла бы пробежать целый марафон.
Медленно скрипит открывающаяся дверь. Затуманенным взглядом я всматриваюсь в темную тишину, густо окутавшую комнату.
И затем я вижу очертания его фигуры. Джонатан.
Не может быть, чтобы это было правдой!
Захлебываясь в рыданиях, я беспорядочно пытаюсь схватить первое, что попадется под руку. С тумбочки летят вещи. Затем мои руки прижимаются к телу, и сквозь собственные громкие всхлипы я слышу голос.
– Чарли! Это я. Я просто хотел сделать сюрприз, – воодушевленно сообщает Ной, хватает меня за плечи и крепко сжимает.
Хватая ртом воздух, я отвешиваю ему заслуженную пощечину. Затем оглядываюсь в поисках электронных часов и задаю ему вопрос:
– Что ты вообще тут делаешь?
– Сейчас четыре утра. Я успел на ночной рейс, – поясняет Ной, щелкает выключателем, и лампа у кровати загорается, заливая комнату бледным светом. – Все в порядке? Ты словно призрака увидела.
Я чувствую запах алкоголя – пахнет водкой, которую подают в самолетах.
– Так и было.
– Я что, настолько бледный? – безуспешно пытается пошутить Ной. Думаю, он и сам знает, что попытка была жалкой. – Ты думала, что здесь он?
Мы никогда не называем его по имени.
– Да.
Какой смысл это скрывать? Я запускаю пальцы в свои спутавшиеся волосы.
– Я должен был подумать об этом, – как-то невнятно произносит Ной. – Я просто не хотел звонить, чтобы не разбудить тебя.
Выдержав некоторую паузу, Ной продолжает и даже недоуменно морщит нос:
– Слушай, я заметил, что со стен пропали наши фотографии… Чарли, где наши фото?
Затем он принимается что-то бессвязно бубнить про то, что было темно и что он там что-то себе вообразил.
– Я занимаюсь перестановкой, – объясняю я и тру глаза, прогоняя остатки сна. – Ну, как все прошло?
– Хорошо, как мы и ожидали, – отвечает он и сдирает с шеи душащий его галстук. – Жду не дождусь, когда все закончится.
– А дальше что?
– Пока не знаю. Как только что-то прояснится, сразу же тебе скажу. – Ной забирается в кровать, даже не озаботившись тем, чтобы убрать покрывало. Он просто ложится поверх и заключает меня в объятия. – Почему ты о нем вообще думаешь? Ты так давно о нем не вспоминала. Это из-за твоей терапии?
– Вроде того, – сипло говорю я. – Да еще и Нэнси названивает.
Ной присвистывает.
– А твоя мать любит, чтобы в ней нуждались.
– Я не могу ее простить за то, что она с ним говорила, – признаю я и тяжело сглатываю. – Как будто она забыла, как сильно когда-то его ненавидела. Словно она специально пытается разрушить мою жизнь. Думаю, она очень расстроилась, что отец оставил мне достаточно большое наследство, чтобы я смогла купить наш дом.
– Да нет, не выдумывай. Она, конечно, одинокая старушка, но не мстительная, – вступается он и снова замолкает. – Мне всегда было интересно… Но если это ни к месту или если ты не хочешь об этом говорить, я пойму. И все-таки, почему?
Я жду, когда Ной продолжит, но его вопрос повисает в воздухе, и я заканчиваю вопрос за него.
