Больше всего мне хочется зажать уши, чтобы не слышать этого злобного гундежа.
– Почему ты сама не сходишь? – сонно бормочу я.
– У меня на счету овердрафт.
– А занять ты не можешь?
Диана пинает меня пяткой.
– А ты не можешь заткнуться и сделать то, что тебе велено? Да боже ж мой, я тебе крышу над головой дала, а ты ведешь себя как последняя дрянь.
– Хорошо, – вздыхаю я, откатываясь от нее подальше. – Только замолчи уже.
Бывает Диана, которую еще можно переносить, а бывает и ее похмельная версия. Сейчас я попала на краткий промежуток времени под названием «сразу после запоя, но до того, как она успела снова принять». Иначе говоря: когда она наиболее раздражительная и злобная.
– А что случилось с твоими волосами? – присвистывает Диана. – Твой дружок-идиот обкорнал тебя посреди ночи, чтобы вы могли играть близняшек?
– Нет, по-моему, это кто-то из мальчишек. Сказали, что ты следующая на очереди.
Я все жду, что мне вот-вот прилетит затрещина, но мне сейчас на все настолько плевать, что я даже не открываю глаза.
– Вставай уже, черт бы тебя побрал, – снова возмущается Диана и, шатаясь, отходит. – Или я тебе такой фингал поставлю, что ты из дома выйти не посмеешь.
– Рискни, – мрачно говорю я, протирая заспанные глаза. Ее угрозы меня давно не пугают. Прежде всего, она мелкая и тщедушная. Да и пьет она, по-моему, потому, что не в состоянии дать кому бы то ни было отпор.
Я сажусь, показав спине Дианы язык. Мой взгляд следует за тараканом, медленно ползущим через кухню.
Мерзость какая. Нужно купить средство от насекомых и попробовать как-то от них избавиться. В таком клоповнике, как наш дом, надеяться на помощь домовладельца бессмысленно.
Я закрываюсь в ванной, чтобы по-быстрому принять душ. Волосы стараюсь не трогать – не хочу разрушить вчерашнюю прическу. Когда же я возвращаюсь на кухню, Диана уже сидит за хлипким кухонным столом. Он же письменный стол, он же кладовая, он же склад вещей – места у нас в квартире не так уж и много. В руках у нее бутылка пива, рядом – стопка текилы, а изо рта свисает извечная сигарета.
– Да у тебя тут завтрак чемпионов, – замечаю я, зашнуровывая кеды. – Ты не хочешь сначала поесть?
– А что, ты принесла домой продуктов? – вызывающе спрашивает Диана.
– Мне казалось, ты здесь взрослая.
– Тебе уже семнадцать. Самое время найти работу, – бросает Диана и стряхивает пепел на конверт, который я сначала приняла за обычную газету. – Эта твоя собачья хрень была неплохим началом, но на постоянное занятие вряд ли годится.
– Вот блин, – бормочу я. Это конверт, проштампованный исправительным учреждением, и я ясно вижу на нем свое имя. Я выдергиваю конверт из-под руки Дианы и заменяю его грязной чашкой, стоявшей в раковине. Диана продолжает истошно нудеть, как заведенная.
– Тебе скоро стукнет восемнадцать. Если не найдешь работу и не начнешь платить за съем – вылетишь отсюда как миленькая. Мне за тебя денег никто давать уже не будет.
– А как же мальчишки?
– А что с ними?
– За ними же нужно следить.
– Не дождешься. Они прекрасно справятся и сами. Ты прекрасно знаешь, что я ради вас надрываюсь на работе, а государство мне за детей даже почти и не платит, – она откидывается на спинку хлипкого металлического стула и с силой бьет кулаком по столешнице. Пепел на сигарете осыпается. – Быть приемным родителем – неблагодарное дело.
– Конечно, мисс Ханниган, – говорю я, явно намекая на сумасшедшую, вечно пьяную воспитательницу приюта из мюзикла «Энни». Диана бросает на меня угрожающий взгляд. – А что? Вы с ней просто одно лицо.
И прежде, чем она успеет чем-нибудь в меня швырнуть – обычно выбор падает на что-нибудь дешевое, но легко бьющееся, я хватаю рюкзак и смываюсь. Письмо я пихаю в рюкзак, так его и не открыв. Сейчас у меня просто духу на это не хватит – плохих новостей за последнее время и так было предостаточно. Еще одной порции мне просто не выдержать.
У меня получается успеть на автобус, идущий до школы. Остальные пассажиры выглядят не менее потрепанными жизнью, чем я. Кто-то сидит в наушниках, пытаясь отрешиться от городского шума, кто-то уставился в телефон, кто-то читает. Остальные достают друг друга.
Уставившись в заляпанное автобусное окно, я думаю об отце – точнее, о его вспыльчивом характере. В голове всплывает картинка, мое первое воспоминание о силе его гнева.
Конечно, меня и до этого могли отшлепать, но в тот раз… Тогда я впервые поняла, что такое насилие.
Мне шесть, мы едва сводим концы с концами. Родители снимают маленький домик в северной части города. Я сплю на зеленой раскладушке, стоящей в маленькой кухне, совмещенной с гостиной, которая разделяет две крохотных спаленки. Катрина – это моя мама – еще не подсела на тяжелые наркотики, но частенько курит травку и не слишком-то стремится работать. Отец весь день работает на стройке, но долгими ночами он любит приложиться к бутылке. Тогда-то его внутренние демоны и выходят на свободу.
Каждую ночь мусорное ведро под завязку заполняется пустыми бутылками. Каждое утро отец уезжает на работу еще до рассвета, чтобы вернуться домой с наступлением темноты. Его уже арестовывали за вождение в нетрезвом виде – в его крови было в два раза больше промилле, чем допустимо по закону. Права у него отобрали, но на работу он все же ездит.
Они часто ссорились, но хуже всего приходилось в тех случаях, когда отец был пьян, а мать – под кайфом. Именно такая ситуация и сложилась той самой ночью.
Картина до сих пор столь явно стоит перед моими глазами, словно это произошло вчера, нет, словно я прямо сейчас вижу ее из автобусного окна.
Ссора начинается за ужином. Я сижу между ними, словно крохотный посредник. Мой отец вне себя, потому что мать слишком неосмотрительно тратит семейный бюджет.
– Катрина, у нас нет денег на это дерьмо, – возмущается он, а его взгляд прикован к мешочку, набитому травкой. – Хватит уже.
– У нас были бы деньги, – запальчиво возражает она, – если бы тебя не поймали за вождением в нетрезвом виде.
– Ты снова начинаешь?
– Это просто какой-то идиотизм, – продолжет она и вдруг нехорошо ухмыляется. – А что, если тебя поймают за вождением без прав? Ну? Что тогда? Мы вообще будем в полной заднице.
– Посмотрите, какая умная. И все равно тратит мои деньги на наркоту.
– Это не твои деньги.
– Ладно, хорошо. Наши деньги.
– Надо было выходить за Билли Торпа. Жила бы себе припеваючи…
– Ну опять. Билли то, Билли это. Иди и найди своего ненормального Билли, раз он тебе так нравится.
– Я просто говорю, что…
– Я прекрасно знаю, что ты там говоришь, – прерывает ее отец, и его взгляд становится жестоким. – Ты хочешь трахнуть Билли Торпа.
