Меня передергивает от одной мысли о том, что Шарлотта может оказаться в моем грязном бетонном подъезд и хуже того – войти в прокуренную неубранную квартиру. Диана редко утруждает себя тем, чтобы сделать что-нибудь по дому – хотя бы положить на место вещи. К тому же, когда в небольшую квартиру набивается четверо человек, она сразу начинает выглядеть еще меньше и еще непригляднее.
– Элли, – осторожно говорит Шарлотта, – если ты можешь подняться на четвертый этаж, то и я как-нибудь справлюсь.
Я молча наблюдаю за тем, как какой-то бродяга пытается выкопать на нашей помойке что-нибудь, что можно сдать в металлолом. Шарлотта осматривает наш двор тревожным взглядом и спрашивает: «Ты уверена, что сама все сделаешь?»
– Я здесь живу. Это мои соседи.
– Ладно. Но не поднимай ничего тяжелого.
– У меня есть чемодан на колесиках, – пожимаю я плечами. – В подъезде есть пандус, так что спустить его будет легко.
Шарлотта красноречиво приподнимает брови, но уступает и кладет руки обратно на руль.
– Я быстро поговорю с Ноем, пока ты будешь занята, но если понадобится помощь – перезвони мне, и я поднимусь.
Я выдавливаю улыбку и иду через парковку к парадной лестнице. За зданием есть пандус – обычно его используют при доставке каких-нибудь тяжестей. Раньше этот дом был то ли психушкой, то ли просто больницей. А может, это просто слухи, которыми дети постарше пугали меня в детстве.
Я решаю, что подняться по лестнице будет быстрее. Но уже на полпути выбиваюсь из сил, и мне приходится схватиться за перила, чтобы перевести дух.
Когда я подхожу к двери квартиры, то с раздражением обнаруживаю, что она не заперта. Дальше еще хуже. Кухня выглядит так, словно с тех пор, как я ушла, на ней никто не убирался.
Я решаю немного прибраться – Шарлотта все равно занята разговором с Ноем. Я загружаю в посудомойку грязную посуду, затем протираю кухонный стол и стойку. Кухня у нас крошечная, так что я не утруждаю себя мытьем пола, а просто протираю его парой бумажных полотенец. Встать на четвереньки, чтобы как следует этим заняться, я все равно не могу, но благодаря моим усилиям становится немного чище. Мальчишки вообще вечно рассыпают крошки или проливают на пол сок – ну, когда у нас есть еда, конечно.
В гостиной творится форменная катастрофа. Я никак не могу найти пылесос, поэтому просто опустошаю в мусорный пакет пепельницу и собираю по комнате пустые бутылки и консервные банки. Везде разбросаны старые газеты и чеки. Чеки я оставляю, но пока разбираю бумаги, то замечаю пару нераспечатанных конвертов из моей прошлой школы. А под ними – письмо из исправительного учреждения Хаббертон. Брать его с собой в дом Шарлотты я не хочу, так что решаю прочитать прямо здесь. Отец пишет, что хочет извиниться за свою вспышку гнева. Конечно, называет он это по-другому: «помутнение в суждениях». Я отправляю письмо в пакет с мусором вместе со всей остальной почтой.
Потом захожу в комнату мальчишек – там, в шкафу, у меня тайник, где лежат мои вещи. Шкаф старый, встроенный в стену, больше похожий на гардеробную, и им никто не пользуется. Не то чтобы место было таким уж тайным, но там можно хранить что-нибудь крупное, и никто из домашних никогда туда не залезет.
Спальня мальчишек выглядит так, словно по ней прошелся ураган: игрушки и кусочки от паззлов раскиданы по всей комнате, и этот цветной мусор покрывает собой почти весь ковер. Я наступаю на детальку лего и еле сдерживаюсь, чтобы не заорать что-нибудь нецензурное. Хватаюсь за дверцу шкафа, пытаясь удержать равновесие. Немного придя в себя, нахожу чемодан и сгребаю с полки свою одежду.
Этот чемодан со мной уже долгие годы – и вовсе не потому, что я разъезжаю по отпускам. Его мне дали в службе опеки, потому что мне часто приходилось переезжать с места на место.
Я вырываю лист из тетради и пишу Диане записку, в которой сообщаю, что я переезжаю к Джастину. Затем цепляю записку на холодильник и пишу еще одну, на этот раз мальчишкам – о том, как со мной связаться и все такое. Еще раз указываю свой номер на случай, если старая бумажка с номером уже потерялась.
Потом выхожу из квартиры, запираю за собой дверь и ухожу, не оборачиваясь. В подъезде чем-то воняет, и запах такой сильный, что меня чуть ли не выворачивает.
Спускаться по пандусу гораздо легче, чем подниматься по лестнице. И колесики у чемодана все еще неплохо работают и вполне бодро едут по бетонному покрытию.
Шарлотта, должно быть, говорит по телефону через систему автомобиля, подключенную через блютуз, потому что когда я подхожу поближе, то слышу, как она с кем-то разговаривает. Окно у нее немного приоткрыто.
Я встаю за голубым пикапом и прислушиваюсь. Голос Шарлотты звучит нетерпеливо.
– Ну и что мы тогда будем с ней делать? – взволнованно спрашивает она. И продолжает: – Я не хочу, чтобы она была в нашем доме.
Думаю, что на другом конце провода Ной. Он начинает что-то говорить, она пытается его перебить, а затем замолкает.
Желудок у меня скручивается в узел – и на этот раз запахи тут ни при чем.
Я закрываю глаза и опускаюсь на край грузовой платформы пикапа. Лицо у меня горит от стыда. Я сжимаю кулаки.
Никто не хочет иметь со мной дела.
Я обвожу пальцем шрам на запястье и вздыхаю.
Может быть, мне следует вернуться в квартиру и навсегда забыть и о Шарлотте, и о задании, которое мне поручил отец?
Это не Шарлотту тогда судили, а моего отца.
Это не Шарлотту тогда обвинили в преступлении, а моего отца.
Шестым чувством я понимаю, что мне нужно бежать от всего этого, но сейчас просто не могу сдвинуться с места, пытаясь придумать, что делать дальше.
Я жду, когда Шарлотта попрощается со своим собеседником, затем тяжело сглатываю и наконец набираюсь смелости, чтобы сделать шаг. Затем другой.
Я все еще прикидываю свои варианты, когда вдруг чувствую, что кто-то легонько трогает меня за плечо.
Глава 40
Шарлотта
– Ты тут просто так стоишь? – спрашиваю я и перевожу взгляд с Элли на свой джип.
– Я кое-что забыла, – бормочет Элли. Я окидываю взглядом ее одинокий чемодан на колесиках.
– Как долго ты тут стоишь?
– Минуту, наверное, – она дотрагивается до своего живота. – Остановилась перевести дыхание.
– Черт, я знала, что эта лестница слишком длинная. Ну, пойдем в машину.
Я наклоняюсь и забираю чемодан из ослабевших рук Элли. Она медленно следует за мной неловкими шагами. Я ставлю неожиданно легкий чемодан в багажник, а затем помогаю Элли устроиться на переднем сиденье. Выглядит она изможденно, а синяк вокруг глаза отливает нездоровым зеленоватым цветом.
– Я сделаю тебе чай, когда мы вернемся домой, – говорю я и осторожно пристегиваю Элли ремнем безопасности, словно она беспомощный ребенок.
