‒ Да, ‒ отозвалась глухо. – Я пойду.
И, уточнив, что у нас достаточно времени на подробный инструктаж по приборам, я удалилась на свое место, чтобы успокоиться. Или хотя бы попробовать.
Игры кончились.
Мне предстояло попробовать выжить, чтобы ценой своей помощи обеспечить безопасность ребят. Так вот почему они спорили… Разговор, услышанный мной в спальне, обрел понимание и смысл.
Да, я запомню эту неделю, эти семь дней. Запомню до конца жизни. И уж одной этой «помощью» наверняка отработаю все тринадцать с хвостом тысяч. Всю свою жизнь я видела заложников и наркодилеров только в кино. Да и в «ТриЭс», значит, не только чемоданчики, прикованные к запястью, носят…
Внутреннее равновесие приобрести никак не получалось, хоть я отчаянно старалась.
И, когда кто-то опустился рядом со мной на кресло, я как раз твердила мысленно:
«У меня получится, у меня получится, получится» ‒ меня не пугают мешки на голове, шприцы и вид чужих ран…
‒ У меня получится, ‒ выдохнула я уже вслух, не поворачивая головы, ‒ я справлюсь.
Я была уверена, что это Гэл.
Шумно втянула воздух, выдохнула, после добавила:
‒ Знаешь, после этого вы ведете меня в хороший ресторан, понятно? Кормите тортом, вкусняшками, я не знаю…
Выдохнула еще раз.
Только после этого повернулась ‒ рядом сидел Арнау.
И я закрыла рот, отвернулась – ему я признаваться в слабостях не буду. Хватит, напризнавалась. За окном звезды ‒ от них холода и то меньше, чем было сегодня от него.
Он молчал около минуты, потом высвободил мою руку из-под пледа, взял в свою.
Я попыталась аккуратно потянуть ‒ не нужно мне его касаний, еще не оправилась от его стальных когтей душа, но мои запястье и ладонь не освободили.
Если Эйс решил что-то держать, он не отпустит. Я не была дурой, чтобы этого не понимать.
Какое-то время мы сидели молча, после он произнес:
‒ Я знаю, что ты справишься. Ты храбрая, Лив.
Лив. И этим все сказано.
Никогда не думала, что когда-нибудь буду так чутко реагировать на одну измененную букву в своем имени. И нет, я не храбрая: второй раз прошествовать к его креслу с подносом и в форме я бы уже не решилась.
Но раз уж он пришел, если решил поговорить…
‒ Я не хотела тебя сегодня ни обидеть, ни оскорбить, ‒ произнесла вежливо, глядя в сторону, ‒ сказался стресс. Извини.
По крайней мере, мы расставили точки над «i» до того, как идти на «войну».
‒ Я понял.
Что ж, мои извинения приняли. Теперь пусть отпускает мою руку, пусть уходит. «Бессмысленная, бесполезная» ‒ от этих слов до сих пор саднило.
Но Эйс мою руку не выпустил, не ушел, он сделал другое – он переплел мои пальцы со своими. Крепко, надежно, до самого конца. Соприкоснулись, прижались друг к другу наши ладони, и против воли моментально промурашило – жест доверия, жест дружбы, максимально интимный из возможных жестов между мужчиной и женщиной. Говорящий «я тут».
Я не тот человек, который злится долго, но и не прощаю за секунду, однако я сидела и чувствовала, как отогревается сердце. Эйс умел это делать, умел передавать себя через касания, и в эту секунду я знала одно – мне нужна его ладонь. Вот эта, теплая, почти горячая. Нужен мир между нами, нужна возможность нормально общаться. Нужен он… прежний. Что-то слишком ценное я приобрела, когда съехалась с этими парнями. И я не могла, не хотела это так быстро потерять.
‒ Вообще-то, не так уж я была и виновата…
‒ Не так. Согласен. Я был неправ.
Внутри пала еще одна преграда. Да, он резок и не так быстро отходит, но отходит. Просто оба дураки, просто сегодня получилась несусветная глупость.
Я впервые позволила себе взглянуть в его глаза.
‒ Все, не отвергнешь меня в своей постели?
Нужно же мне знать.
‒ А ты в нее собираешься?
Мне кажется, или его чертики возвращаются?
‒ Вообще-то нет.
Наконец между нами пошла та самая шутливая, чуть колючая привычная волна.
‒ А почему, собственно, нет?
Тень улыбки застыла в уголках его губ. Если сейчас он еще добавит, что «хорош во всем», значит, мы точно стерли пропасть и вернулись туда, куда нужно. Я, однако, хотела остаться честной, и раз уж такой вопрос…
‒ Ты меня пугаешь.
‒ Чем?
‒ Непредсказуемостью. Ты, … ‒ я на мгновение потерялась, ‒ как генератор силовых полей, как шторм. Или торнадо… Ты можешь сделать… больно.
Последнее я сегодня испытала на себе. Но боже, до чего же хорошо, когда он так держит за руку.
‒ Знаешь, где безопаснее всего находиться во время торнадо? – спросил он мягко. Голова Эйса лежит на подголовнике, повернута в мою сторону. Взгляд расслабленный, а когда он расслабленный, он гипнотизирует. – В самом его центре. Тишь да гладь.
Чем дольше между нашими ладонями контакт, тем больше возвращается в меня непривычная мягкость, желание разнежиться в его руках. Просто хочется. Против логики, против здравого смысла, даже страх перед новой болью теряется.
Мы какое-то время молчали, а после он добавил:
‒ Однажды, Лав, когда наступит правильный момент, я уложу тебя к себе в постель…
Я хотела разорвать наш зрительный контакт, но не смогла, лишь почувствовала, как опять приливает к щекам кровь.
‒ … и буду держать тебя в ней долго. – Во время паузы, которую он выдержал, перед моими глазами пронеслась картина жестких толчков, покрытых одеялом тел, захватов, очень жарких губ и слитого воедино дыхания. – И ты навсегда перестанешь меня бояться.
Лишь после этого он позволил мне разъединить наши ладони. Но не ушел сразу, наклонился, коснулся своими губами моей шеи – легко, вскользь, но мне хватило, чтобы прогреться, как в бане. Сказал:
‒ Жду через пять минут на инструктаж.
И ушел.
Я же сидела в кресле. Сидела и понимала, что теперь мне будет проще ехать с надетым на голову мешком, зная о том, что ждет меня после успешного выполнения задания. И пусть моя крыша прохудилась, а логика рухнула, но теперь я точно знала, чего именно хочу, когда настанет время расслабиться.
* * *
Я никогда не видела таких глаз – сумасшедших. Черных, как полированные лаковые угли, блестящих животными желаниями и отменной аналитикой. Умных глаз, страшных.
Барона окружали верные псы-охранники. И эти псы сверлили меня бездушными взглядами. У кудрявого и толстого барона множество перстней и еще больше тату, одутловатые щеки, мясистый нос.
