С Гэлом я не была скованной: даже если чего-то не умела, я не боялась что-то сделать не так.
Он был идеален, он был глубок, он был предельно настоящим.
Удаляясь с площади, я уже не понимала, как можно жить без его руки.
И впервые кольнуло сильное чувство, холодное, как игла. Остановилась я резко – наши руки натянулись. Он посмотрел на меня внимательно.
‒ В чем дело?
И я впервые призналась честно, как маленькая.
‒ Я… не хочу без вас.
Он подошел максимально близко, навис своим лицом над моим; взгляд его потемнел, явил где-то в глубине скрытую под мягкостью жесткость. И ответил:
‒ А ты без нас больше не будешь.
«Да? Правда? Точно-точно?»
‒ Никогда?
‒ Никогда.
Мне никаких других слов было не нужно. Только эти. Правильные.
Прогулка продолжалась; собирался над головами дождик, скоро начнет моросить. Уютная мощеная улочка; в магазины мы уже не заходили – оказывается, мы очертили траекторией прогулки квадрат и теперь возвращались к машине.
‒ А о чем думаешь ты?
К Гэлу в голову хотелось влезть, прочитать его мысли, наверняка теплые.
‒ Примерно о том же, о чем и ты.
‒ О нас?
Улыбка на его лице. Я вернула ее солнечным лучом, улыбнулась тоже:
‒ А что, если бы в лифте в тот день ехала другая девушка? Вы бы познакомились с ней?
‒ Не думаю.
Этот вопрос был для меня царапающим, чуть болезненным – хотелось знать, чем именно я приглянулась ребятам. Собственно, почему я? И что случилось бы, окажись на моем месте другая симпатичная незнакомка.
‒ Почему? Вам понравилась моя фигура?
‒ Не только.
‒ Но вы не знали обо мне большего. Увидели только внешность.
«И этого хватило».
‒ Независимо от того, заговорил ли бы с тобой Эйс, я уже тогда принял решение узнать о тебе все, что смогу.
Мне хотелось ему верить. Но каждому для веры нужна причина, некий постамент, на который можно шагнуть. Первая ступень ‒ устойчивая, фундаментальная.
Коэн чувствовал мое настроение, мою неуверенность, мое жгучее желание все-таки узнать «почему». И пояснил:
‒ Я говорил тебе о том, что мы модифицированы. Из-за работы. Мы чувствуем мир иначе.
‒ Говорил.
‒ Мы почувствовали тебя оба. Как «свою» ‒ это не объяснить. Это ощущение, когда от чьей-то энергии у тебя искрит внутри, когда при сближении происходит взаимодействие. Поэтому ты, Лив.
«Поэтому никто другой».
Я вновь остановилась, удивленная, задумчивая.
‒ Тогда, может, нашему треугольнику нужна… «четвертая»? Еще одна девушка, от которой будет искрить?
Сама же сказала, и сама почувствовала себя так, будто хлебнула тухлого вина.
‒ Другой такой нет, ‒ отозвался Гэл легко, ‒ я в этом уверен.
‒ Откуда ты можешь…
‒ Просто знаю. ‒ Он вновь поцеловал тыльную сторону моей ладони: поднес мою руку к своим губам, коснулся мягко. – Поверь, все идеально. Так, как должно быть.
Вкус вина смыло родниковой чистотой.
Наверное, мы гуляли бы дальше, но у Коэна в кармане новой куртки зазвонил телефон.
Это был Эйс. Голос из прижатого к уху мобильника был слышен плохо, но я его узнала. Брови Коэна нахмурились.
‒ Какой адрес? – Пауза. – Нет, я не буду закидывать Лив домой, возьму с собой, иначе не успею… Да, давай, жду информацию, пересылай.
Он изменился после звонка, стал другим – серьезным, сосредоточенным. Будто поднялся на поверхность сквозь романтический флер металл. Наверное, снова дела, опять военные задания – я лишняя.
‒ Коэн, я возьму такси, все нормально…
‒ Нет, поедешь со мной.
Мы зашагали к «Бариону» быстро, теперь мои каблуки спотыкались о булыжники.
‒ Тебе… нужна моя помощь?
‒ Нет. Но разве не хочешь со мной прокатиться?
Я, как ни странно, хотела.
‒ Я не буду тебе мешать?
‒ Нет. Мне нравится твоя компания.
Больше он ничего не добавил.
(Tim Dian – Heave Energy)
Он стал другим, да. Скрыто-агрессивным, иным. Будто сменил частоту, и во мне изменилось восприятие, еще недавно созерцавшее рядом расслабленного романтика. Вроде бы тот же Коэн, но уже бетонный, мужественный; будто его аура, где только что искрились золотые пылинки, наполнилась кожей, порохом, стволами и рукоятями ножей. Разительная перемена: не внешне ‒ внутренне. То же лицо, но другие выражения: жестче линия губ, челюсти, нахмуренные брови, взгляд-крюк.
Мы куда-то неслись на машине – прочь от центра в западные районы. Остались позади широкие площади и проспекты; сначала исчезли высотки, после мелькнули и пропали виллы спального района. Дальше все больше кирпичные многоэтажки – дешевое жилье, склады, арендуемые строительными компаниями боксы.
В конце концов черный автомобиль втиснулся в узкий, похожий на коридор проулок, где с трудом разъехались бы две машины. У обочин ‒ черные мусорные мешки; граффити на закрытых дверях; свисающие над землей штыки пожарных лестниц. В ухе Гэла передатчик – связь с Арнау он держал постоянно.
‒ Да, я на месте, ‒ сообщил невидимому собеседнику, как только заглушил двигатель. Кивнул мне: «выходим». Я толкнула ручку двери.
Окна с заколоченными ставнями Гэл осмотрел быстро и придирчиво. Подергал доски – те прибиты прочно. Обогнул машину, открыл багажник, достал монтировку. В руке с этим «гвоздодером» он и вовсе стал смотреться зловещим – я посторонилась. Думала, он сорвет им прогнившее дерево, но Гэл временно инструмент отставил, достал из кармана набор металлических пластин-отмычек, принялся ковыряться в подвесном замке.
«Значит, и для него не бывает запертых помещений…» Хотя чему я удивляюсь? Просто у Галлахера всегда хватало такта не входить в мою спальню без стука.
Пока я размышляла на сторонние темы, подмечая, каким черным от туч сделалось небо (в узком переулке над нашими головами виднелась лишь его полоса), Коэн справился с замком, подхватил монтировку, протянул мне руку:
‒ Идём.
‒ Где? – он что-то искал. Арнау отвечал в наушник.
Мы в полуподвальном помещении, заставленном ящиками. Пыльном, практически не освещенном. Здесь складировали старые шкафы, рухлядь, даже покрытые зеленью от времени мраморные предметы искусства. Пока я, удивляясь, силилась рассмотреть лицо одной из статуй – лампочка под потолком не горела, и света катастрофически не хватало, ‒ Гэл бродил с фонарем в одной руке и странным прибором, похожим на GPS, в другой.
