Танцующий Вайс принюхивался ко мне, как извращенец.
‒ Какие духи вы носите, Оливия?
Я даже не пыталась сказать «Лив»: Лив – это для друзей.
‒ О, это селективный аромат на заказ.
Даже не соврала. Его на прошлый праздник подарил мне стеснительный ухажер из редакции. Сам ухажер не прижился, а вот аромат – да.
‒ Очень… возбуждающий, – партнер по танцу продолжал меня нюхать. – Скажите, а вы верите в любовь втроем, Оливия?
‒ Верю ли я? – как ни странно, моя тема. И врать не пришлось. – Очень. По мне, любовь втроем – это прекрасно. Ведь это означает внутреннюю свободу, отсутствие барьеров, широту мышления…
Мысли Гэла, однажды ставшие моими.
‒ Вот! – обрадовался Робин. – Вы совершенно точно разделяете и мои убеждения на этот счет…
Он принялся мне что-то шептать о невероятных горизонтах, возвышении в чувственности, о том, что однажды все общество примет новую идею и вживит её в себя.
Я не слушала. Я ждала, когда закончится танец.
А следующий танец ‒ с Эйсом. Эйсом, вывернувшим из полумрака, обнявшим меня за талию, укравшим у предыдущего партнера. Наконец-то нужные мне руки, запах, ощущение правильности. И все бы отлично, если бы не чувство горечи. Да, я собственница, и да, этот вечер позволил мне узнать о себе нечто новое.
‒ Как идут дела? – шепнул Арнау на ухо.
‒ Все хорошо, – отозвалась я, чувствуя его плечи под своими пальцами. – Но у тебя, конечно, лучше.
Он учуял прохладцу в моем тоне.
‒ Почему ты так решила?
‒ Потому что Вероника от тебя ни на шаг не отходит.
‒ Это просто работа, Лав.
«Просто работа. Конечно». Я, вроде бы, понимала.
‒ И ты делаешь ее очень хорошо. Как и все остальное.
Хорошо, что тьма зала скрадывала сталь его глаз, но настроение Эйса я всегда чувствовала кожей.
‒ Это ревность?
Да. Это ревность.
‒ Ты очень красив, Эйс, ‒ увильнула я от прямого ответа, ‒ и женщины от тебя без ума.
Он постепенно индевел от моего тона.
‒ И?
Здорово, когда мужчина осознает свою привлекательность. Здорово для него, а для меня ‒ внутривенная ядовитая жидкость.
‒ Ты бы преуспел в любой профессии, знаешь об этом?
Эти пальцы, лежащие сейчас на моей талии, сегодня касались моих сокровенных точек, эти губы… Я попросту не могла представить их теперь касающимися другой женщины. И черт меня дернул за язык:
‒ Стриптиз мог бы принести тебе много денег… Например.
Арнау втянул воздух. Тихо. Но я почувствовала. А после ровный ответ:
‒ Я очень жесткий, когда злой, ты знаешь об этом. Не драконь меня.
А кто остудит моего внутреннего дракона? Он скоро задохнется от клокочущего в глотке пламени. Но что поделать, если, открывшись, ты легко становишься уязвимым? Нельзя же сразу после случившегося сегодня сближения идти на вечеринку, где приходится флиртовать с чужими партнерами. Это… нечестно.
‒ Ты… почти поцеловал её.
Бетонная тишина в ответ. Она капнула ядом на плиту во мне, которая уже пошла трещинами.
‒ А если я поцелую Робина ‒ ведь это нормально? Не запрещено?
Не одной мне ходить с колом в сердце? Мне отчаянно сильно хотелось Эйса задеть, и если не пробить насквозь, то хотя бы царапнуть.
‒ Не запрещено, ‒ ответили мне на ухо очень спокойно. – Но тогда мы провалим задание.
‒ Да? Почему это? ‒ На душе прогоркло. – Из-за одного поцелуя?
‒ Нет. Из-за сломанной челюсти и ребер, которые я ему после обеспечу.
Вот теперь он был холоден ‒ Эйс. Снова глыба. И отодвинулся тогда, когда мне хотелось его к себе прижать, – музыка стихла.
‒ Ты… не…, ‒ попыталась я протестовать, но даже не закончила фразу.
В зале стало светлее; Арнау отступил на шаг, кивком поблагодарил за танец. Его глаза – холодная сталь.
‒ Не проверяй, Лив, – отрезал он и отошел.
Нам осталось здесь находиться сорок минут. Всего сорок минут до того, как Гэл покинет чужой дом.
А Арнау пропал.
Его не было ни в общем зале, ни на террасе, ни среди находящихся в саду людей – я обошла снаружи все. Почти невежливо отцепилась от Робина, желающего продолжить общение, пробормотала что-то про «уборную», соврала, что скоро вернусь.
Вернулась внутрь, принялась обыскивать помещения, куда ранее не заходила. И нет, я не боялась того, что он с Вероникой: она, прилично выпив, громко смеялась в компании двух темноволосых мужчин в саду.
Он где-то один…
Я обнаружила Эйса, стоящего в темной галерее напротив окон. Стоящего неподвижно, смотревшего сквозь стекло наружу, на погруженную в сумерки пустую часть сада. И ни слова при виде меня, ни полслова. Да, я знала, каким он умеет быть, я помнила об этом с самолета. И свою попытку примирения, поначалу закончившуюся провалом, я помнила тоже.
Я была виноватой, упомянув «стриптизера», и теперь корила себя за несдержанность. Наверное, прояви кто-то по отношению ко мне ревность, я бы, возможно, даже порадовалась. Но комплименту о том, что меня ждал бы «успех на пилоне», не обрадовалась бы точно. А Арнау был куда глубже обычного красивого тела и уж точно глубже «танцора за деньги». Зря я, в общем…
Я остановилась перед ним, не скрывая сожаления.
‒ Эйс…, ‒ позвала тихо. Ни движения, ни отклика, лишь разлито в воздухе ощущение отчуждения. Здесь, в пустом коридоре, полном окон, я вновь ощутила его непреклонность, ту самую жесткость, которой он позволял проявляться далеко не всегда.
‒ Послушай, я сглупила… ‒ Я провела ладонью по ткани рубашки в районе его груди, там, где сердце. – Я зря это сказала. Про стриптизера.
Молчание. Но Эйс на меня посмотрел. И этот взгляд ощутился мне тяжелой плитой. Хотелось самой себе теперь завязать руки и покаяться.
«Только не отталкивай». Боже, почему я всегда с ним трусь наждачным краем? Почему не заклеиваю себе рот скотчем вовремя?
‒ Я… не ожидала почувствовать то, что почувствовала…
Не хотелось в открытую про ревность. Однако, упомянув об этом, я опять сделалась уязвимой. Ну а как еще, если человек тебе нравится? Не сможешь спокойно смотреть на него с кем-то другим, ведь не зря Арнау предупредил про разбитую челюсть и сломанные ребра. И да, он мог. Хуже ‒ он бы это сделал. Значит, ему все это не чуждо?
