Теперь все будут ходить, тыкать в меня пальцем и причмокивать языком? Размышлять, сколько ей нужно предложить, чтобы она «помогла и нам?» Та работа, тот заказ, который они взяли утром, был уже из категории «А», высокооплачиваемый? Грешно, наверное, отказываться от такого, нерационально.
Часть меня до сих пор не верила во все это, упиралась, как взревевший мул, не желала приближаться к воротам с надписью: «Все сказанное ‒ правда».
Но «колонка» у кровати оказалась датчиком. По две у каждого изголовья – в спальне Эйса, в спальне Коэна, ‒ я их видела. И как унизительно было лицезреть такую же, извлеченную из сумки Макдауэлом – контрольный в голову.
Мол, «не отвертишься теперь, крошка».
Толстая жопа в штанах цвета хаки за окном, нашивка «ТриЭс» на чужой груди.
«… это значит, что они мастера, умеющие добиться нужного им результата от любого человека – гражданского, военного. Женщины…»
«Ты смелая», ‒ говорил мне Эйс.
Я не была смелой, я ощущала себя пустой.
И теперь не могла вообразить, как встречусь вечером с ребятами, как посмотрю на них, что скажу им. Не смогу ничего. Ужина не будет. Ничего не будет.
Сотовый так и работал на запись, я забыла его выключить.
Достала теперь, трясущимися руками нажала «стоп».
* * *
Вернувшись, я просто скидывала вещи в сумку.
Не зная, что является правдой и как много извратил в своих словах Дерек, я, тем не менее, понимала, что встречаться с Галлахером и Арнау не хочу. Не сейчас, не сегодня. Возможно, никогда – сложно было думать о времени, кипел внутри котел униженности, возмущения, негодования.
Хорошо, что вещей немного, хорошо, что я никогда не разбрасывала их по квартире. Что хозяева этих апартаментов будут есть на ужин – не моя забота. Меня здесь уже не было. Я и это место разделились невидимой преградой; пока я не была способна ни связанно думать, ни что-то решать. Только в приступе шквальной решимости чувствовала, что отчаянно быстро хочу отсюда убраться.
Пришлось войти в спальню к Эйсу, чтобы проверить, не осталось ли случайно на полу или кровати мое нижнее белье. Поднять одеяло, всколыхнуть в воздухе знакомые запахи. Взгляд упал на «колонку» …
Не знаю, что случилось со мной в этот момент, ‒ меня впервые прорвало на гнев, на ненависть, разум затянула пелена. Датчик «контура» я швырнула в стену с надрывным криком. Чувствуя себя безумной, подняла то, что от него осталось, что не рассыпалось на части, швырнула еще раз… Хотела взяться за второй, но ощутила, что уже не хватит решимости, что сейчас я сяду на пол и разревусь. Вдруг случайно раньше времени щелкнет замок и откроется входная дверь? Объясняться теперь ‒ все равно, что маяку и штормовому океану бросаться друг на друга. Победы не будет, разговора тоже. Только сип из легких, из простреленной души…
Сумку в коридор я выкатывала судорожно, наспех. Дверь захлопнула сильно, вперед, к лифту, почти бежала. И мерзла, как раненая.
* * *
(Billie Eilish – WHEN I WAS OLDER Music Inspired By The Film ROMA)
В комнате безымянного отеля я сидела на широком деревянном стуле-кресле и ощущала себя «воспаленной». Не телом ‒ сознанием. Оно, сознание, стало шатким, накачанным ядом, а мои внутренности словно иссушились. Мне казалось, я теперь бумажно-обветшалая, внутри меня ‒ истлевшие тряпки с дырами, и вся эта хрупкая конструкция держится на тонких прутиках, на соплях. Я была микроорганизмом на грани вымирания, страшащимся слишком яркого света, воды, ветра, шума ‒ любого воздействия извне.
Я не могла вспомнить, когда в последний раз пила или ела, я помнила только чужой руль под пальцами, ветровое стекло, размазанные по нему брызги и неудобные педали. Машину, не зная, где находится моя собственная, я позаимствовала в офисе у секретарши Кэти, сказала: «Дай на два дня». Кэти мотала головой и судорожно искала отговорки, она, глядя на меня, чувствовала, что перед ней «человек не в себе», и пришлось ей напомнить про те моменты, когда я выручала ее склонную к прогулам задницу. Ключи мне дрожащей рукой протянули, попросили машину «не бить».
Дальше я просто ехала. Прочь, как можно дальше, словно город был заразен, словно радиоактивное поле догоняло и накрывало меня, способное убить. Остановилась, когда стемнело, когда от усталости и голода начало мутиться в голове. Сняла комнату…
Наверное, в ней были какие-то удобства – душевая, телевизор, может, даже холодильник и бар, но они меня не интересовали. Ничто не интересовало. Я зависла напротив лампочки в прихожей, под ногами ‒ тонкий палас с треугольным декором, между линиями ‒ скальные рисунки. И моя память плыла. Вспоминалось лицо Гэла – не его голос почему-то, не слова, просто лицо. Его взгляды, улыбки в тот солнечный полдень, когда он рассказывал про идею любви втроем, про широту мышления, не знакомые мне углы зрения. Прокручивая этот виртуальный фильм, я рассматривала кадры отстраненно, как детектив, и все искала ответ на вопрос – Галлахер был правдив? Или искусен во лжи? Возможно ли настолько безупречно разыграть столь сложную партию, если ты воистину одаренный психолог? Наверное, возможно…
А глубина обещаний Арнау? Его ядерные вспышки на солнце, его выбросы негодования, когда что-то шло не так, – тоже сыгранные на десять баллов эмоции? Невозможно, как мне казалось, подделать некоторые взгляды – так не играют, ‒ ощущения, исходящие от одного человека и воспринятые другим. Все это рецепторы, интуиция, все это вне власти логики. Есть вещи, которым ты веришь, потому что просто знаешь – это правда.
Этот фильм, чередующий в себе прожитые недавно сцены из разных дней, невозможно было остановить. И я наблюдала за ним слепыми глазами и слепым сердцем – мошкой, у которой оборваны лапы. Отвернуться не можешь, уползти тоже.
Чуть позже я просто переберусь из кресла в постель. И пусть мне не снится ничего, пусть под веками будет темно.
(LP – Dreamer)
Наверное, я задремала на этом стуле, потому что, когда во входную дверь, выходящую на пустырь парковки, резко и требовательно постучали, меня оглушило.
Это… администратор? Нет, они так не стучат…
И только когда с улицы раздался голос Гэла: «Лив?», я практически подпрыгнула на месте.
Нет, не сейчас! Почему я забыла про телефон, про сигнал, который можно отследить? Мне не хватило тишины, не хватило времени побыть одной, я не готова к диалогу. И моя воспаленность моментально сработала подступившей истерикой.
‒ Уходите! – заорала я что есть мочи.
«Просто уходите», ‒ шепнула одними губами, и в этот же момент входная дверь распахнулась под чудовищным пинком.
Я их пока ненавидела, не зная, что есть правда, а что ‒ ложь, и лишь чувствовала, что слепну в шквале эмоций.
‒ Убирайтесь прочь! ‒ закричала я. – Оставьте меня в покое, оставьте!
