И практически сразу швырнула в Арнау светильник, стоявший на тумбе. После ‒ пепельницу, после ‒ … Я бы кидала все, что мне попадалось под руку, лишь бы выдворить их наружу (есть моменты, когда больного нельзя тревожить), но Коэн меня попросту скрутил со спины. Жестко, профессионально и по-военному. Оттолкнувшись от пола ногами, я ударила ими в живот Эйса (что толку, голыми-то пятками?), с дикими воплями пыталась вывернуться, рычала, огрызалась, шипела…
И все это закончилось «плачевно»: меня привязали к стулу. К тому самому, на котором я сидела до появления гостей. Веревка на запястьях за спиной, странный серебристый скотч на губах ‒ широкий, от носа и до низа подбородка. Приехали…
Взгляд Коэна тяжелый, дыхание тоже, в глазах Эйса гроза. Собственно, грозовое облако повисло над нами прямо под потолком, через воздух шли мои разряды ненависти. Они, гости, лишили меня моего времени, нужного мне, как воздух, они растревожили мое и без того шаткое нутро, заставили броситься в бой, как крысу, которой некуда бежать. До сих пор хотелось орать, плакать, изрыгать из себя взорванную кислотой печаль.
‒ Лив… ‒ Он дождался, пока я успокоюсь хотя бы чуть-чуть ‒ Коэн. – Объясни, что происходит?
Интересно, как?
‒ Почему ты… здесь?
«Почему не дома?»
Дома. Наверное, мои глаза были дикими и больными, наверное, Арнау мог бы меня вылечить ‒ у него всегда находились чудо-препараты. Но ведь сначала нужно выяснить причину. Коэн нажал кнопку маленького пульта, и серебристая лента, до того плотно сковывающая мои губы, вдруг смягчилась, стала эластичной. Я никогда ранее не слышала про металлизированные кляпы на радиоуправлении, способные менять структуру по щелку пульта, но много ли я вообще знала про военные устройства? Говорить, так или иначе, скотч, сделавшись временно мягким и полупрозрачным, мне позволял.
‒ А почему здесь… вы? Из-за разбитой «колонки»?
‒ Какой колонки?
Никогда не видела у Галлахера такого темного взгляда.
‒ Датчика «контура»! Так я заплачу за него хоть сейчас!
Едва я начала дергаться и орать, как по клику кнопки пульта кляп опять стянулся, ощутился мне стальным. Я исторгла бешеный рев раненой кошки; мужчины переглянулись. Гэл взял второй стул от стены, развернул его, оседлал – им нужно было выяснить детали происходящего, я же хотела, чтобы они не приезжали. Точно не сегодня. Неужели не ясно, что уехала я для того, чтобы (что бы ни случилось) побыть в тишине?
‒ Лив… ‒ Я еще недавно очень любила этот голос ‒ проникновенный, честный. Любила смотреть на эти руки с выпуклыми венами – очень мужские… ‒ Что происходит? Можешь объяснить?
Я не могла смотреть ни на него, ни в пронзительные сейчас глаза Арнау ‒ смотрела на шнур валяющегося на полу светильника со случайно уцелевшей лампочкой.
Я просто молчала. Мне придется им объяснить – сейчас или позже. Придется, они не отстанут. Видит бог, я не желала этого разговора, но выбора мне не оставили. И я указала взглядом на свой телефон, лежащий на тумбе. Коэн уловил сигнал, поднялся, забрал телефон, после опять щелкнул пультом, позволив мне говорить.
‒ Диктофон, ‒ процедила я, ‒ последняя запись.
И лента на губах снова натянулась. Супер. Что ж, быть униженной за этот день мне не впервой, почти не обидно уже, нечему обижаться.
Гэл включил запись.
‒ Как они добились со мной… чего? – поплыл по комнате мой голос, чуть искаженный в записи.
‒ Контура!
‒ Откуда… вам это…
‒ … известно? Ведь сработал прикроватный датчик. Вы его не слышали? Он установлен во всех наших спальнях для того, чтобы уловить и зафиксировать эту специфическую энергию, если она появится. Вот у них появилась. С Вашей помощью…
‒ Дерек, ‒ процедил сквозь зубы Гэл, и я никогда еще не слышала такого зловещего тона.
Запись остановилась, нажали паузу. И мне временно перестало казаться, что меня, голую и привязанную за запястья, тащат израненным пузом по острым булыжникам.
‒ Он позвонил тебе, когда нас не было? ‒ Кивать не имело смысла, и так ясно. – Сказал, что сообщит некую информацию о нас?
На этот раз я кивнула. Едва заметно. И впервые посмотрела на лицо Арнау, глядящего чуть вбок и вниз, поразилась выражению его лица – очень холодному, бешено-равнодушному. С таким убивают, не задумываясь.
Гэл нажал на воспроизведение, «камни» продолжились:
‒ К-какой… датчик?
‒ Так они Вам не пояснили? Нет, они красавчики, конечно, первыми его прошли, они вообще любят быть первыми. И сразу же взяли заказ категории «А». А Вы знаете, что эти заказы оплачиваются в пятикратном размере?
Мне вспомнились чертово кафе и прогорклый вкус во рту. Вспомнилась та черта, которая разделила мой мир на солнечный и сумеречный. Может, хорошо, что разговор с Макдауэлом состоялся, что «договор» не продлился дальше. За себя было обидно.
‒ Вы были первой, с кем они попробовали, и сразу удачно, надо же… Даже недели не понадобилось.
‒ Вам какое дело?
‒ Я хотел бы первым, кто предложит Вам, раз Вы освободились, перейти в новую пару…
В этот момент Арнау ударил кулаком в стену перегородки. Со всей дури, со всей мощи – я никогда не видела таких ударов. В стене дыра, с пальцев капает кровь – его лицо почти не дрогнуло, лишь совершенно невыносимым сделался взгляд ‒ такого темного льда в нем я не видела никогда. Напряженная до пульсирующих желваков челюсть, слепая ярость в зрачках. Сейчас он был берсерком, и неясно, сколько кнопок внутри ему приходилось нажимать, чтобы не двинуться с места, не издать ни звука.
‒ Кто сказал, что я освободилась?
‒ Ой, только не глупите… Вы действительно думаете, что они вернутся сегодня и предложат Вам остаться?
Гэл выключил запись после этого предложения ‒ понял все. Сложил весь оставшийся сценарий с разбитой «колонкой», моим бегством, бешенством при встрече. И долго молчал. Капала и впитывалась в палас кровь с разбитого кулака Эйса.
‒ Мы… никогда не гнались за деньгами, ‒ голос Коэна был глух. Его можно было бы назвать ровным, если бы не прорывающиеся на поверхность непривычные нотки негодования и злости. – Мы не знали о том, что нам присвоена новая категория. И за «контуром» (он посмотрел на меня очень долгим и очень тяжелым взглядом) мы тоже никогда не гнались. Взяли то, что прислала система…
Если бы я сама выбирала то, что могу от них услышать, я бы выбрала именно эти слова, конечно. Вот только хорошие психологи тоже умеют понимать, в какой момент и что именно нужно озвучить, чтобы успокоить «пациента». Хотя могли бы просто не приезжать.
