Она принялась перебирать ногами.
— Пятка, носок, шаг, шаг, поворот… Получалось не вполне естественно, поэтому, работая официанткой в барах, я стала одновременно посещать классы — по танцам и актерскому мастерству. Но вот что странно: стоит мне хоть раз услышать песню, и я перенимаю ее на раз, а тут, знаешь… — Она пожала плечами. — Я посещала уроки, но… Я не то чтобы была ужасной, просто не выходило быть естественной. В каком-то смысле хуже не бывает, когда достаточно одной надежды, чтобы продолжать, поскольку все время кажется, будто за углом тебя точно поджидает что-то хорошее. В общем, четыре года подряд я заглядывала за эти углы — снова и снова. Но ничего хорошего так и не вышло. В конце концов человеческий организм вырабатывает сопротивление всему — даже надежде. А когда девушка, с которой я работала в баре, вытянула свой счастливый билет, я поняла, что не могу за нее радоваться. Я возненавидела себя за это. Тогда мне казалось, что я достигла дна. Оглядываясь назад… не знаю… может, именно это повлияло на то, что произошло потом.
Симона машинально завязала полотенце узлом, затем развязала и разгладила на коленях.
— Его звали Джеймс. Он был обаятельным, веселым, даже красивым… наверное. Он знал, кажется, всех и каждого, однако, когда говорил с тобой, ему удавалось заставить тебя почувствовать, будто ты главный человек на свете. У него были великие мечты, модный костюм и ни гроша за душой, но, черт побери, как он умел говорить! Он хотел основать то клуб, то агентство, то уникальную фирму дворецких, обслуживающую богачей на Манхэттене. Он мог заставить тебя поверить, что возможны не только его мечты, но и твои тоже. Мы стали жить вместе. В тот момент он вроде как управлял баром, но вскоре поссорился с хозяином. Я по-прежнему работала, так что в основном у нас все было в порядке. Затем он решил инвестировать в клуб, и нам — в смысле ему — понадобился стартовый капитал. Какое-то время у меня было сразу две работы. Я думала, он скоро начнет зашибать деньги, и тогда я смогу уволиться и сосредоточусь на прослушиваниях… Господи, вот я говорю сейчас и понимаю, насколько глупо это звучит. Но поверь, это невозможно осознать, пока находишься внутри пузыря.
Симона замолчала и стала смотреть на линолеум на полу, погрузившись в свои мысли. Банни позволил тишине затянуться, затем деликатно кашлянул. Симона подняла слегка испуганный взгляд, будто очнувшись ото сна.
— В общем, Джеймс всегда баловался, ну… наркотиками. Правда, не тяжелыми. Он просто тусовался, и вокруг него все делали так же. Кроме меня. Я попробовала пару раз — и мне не понравилось. Я же ребенок алкоголика, а у нас только два пути: либо повторить на себе разрушительную модель поведения, либо запечатать эту дверь навсегда. Однако я не возражала, когда время от времени ему хотелось расслабиться: я не видела в этом ничего дурного. Но затем единичные субботние «отрывы» стали случаться каждую неделю и довольно скоро превратились в ежедневные. Стало совсем плохо, когда клуб обанкротился. Он и обанкротился, собственно, потому, что Джеймс не мог справиться с этим дерьмом, но его единственным ответом было увеличение количества потребляемых наркотиков. Я продолжала работать изо всех сил, а он все деньги спускал на кокаин. Он по-прежнему говорил красиво, но к тому времени уже стало ясно, что это пустые слова. В конце концов он начал торговать лично, вообразив себя большим опасным человеком. Но поскольку лучшим своим клиентом оставался он сам, то очень быстро погрузился в такую яму, откуда выбраться уже невозможно. И вот Джеймс повстречал по-настоящему опасных людей и только тогда понял, насколько он перед ними слаб. Именно поэтому он решил продать единственное, что у него еще оставалось… — Сделав паузу, Симона глубоко и прерывисто вдохнула. — Меня.
Глядя в пол, она краем глаза заметила приблизившиеся к ней ноги Банни.
Она подняла руку.
— Не надо… Прошу. Я должна просто выговориться.
Ноги Банни нерешительно потоптались в центре кухни, затем вернулись обратно к стойке.
— Окей, — произнес он чуть ли не шепотом.
— Он пришел и сказал, что влип в ужасные неприятности. У него была сломана рука, и, судя по всему, это было только начало. Эти люди его убьют, если я не смогу помочь. Всего один раз. Их друг знаком с одним парнем… блин, я до сих пор не знаю всех подробностей. Я даже не знаю, что натворил Джеймс. Короче говоря, в город приехал какой-то по-настоящему богатый человек — Большая Рыба, как они его называли. И вот он захотел девушку на ночь. «Скромную», — как они выразились. Другими словами, не проститутку. Ему нужно было что-то, не знаю… что-то вроде упоения охуенной властью. Ему нравилось иметь женщину, за которую он не платил, по крайней мере напрямую. Мне сказали, он немного эксцентричный, и, короче говоря, либо я это сделаю, либо Джеймса разберут на части и раскидают вдоль пролива Ист-Ривер.
Сделав паузу, она вытерла глаз тыльной стороной руки.
— В тот момент будто щелкнул выключатель. Я посмотрела на Джеймса и увидела, каким он был на самом деле, — дешевым куском говна в засаленном костюме. Может, он всегда был им, не знаю, а может, милый парень потерялся где-то внутри. Если так, то я не могла его просто так бросить. В общем, я решила с этой мыслью переспать. Всю ночь смотрела в потолок, а утром усадила его и сказала, что сделаю так, как он хочет, но только при одном условии: он навсегда исчезнет из моей жизни и мы больше никогда не увидимся. Я уеду из города подальше, чтобы он не смог меня найти. И когда он сразу и с готовностью согласился, я осознала, кем все это время для него была…
Всё подготовили в течение трех дней. Мне прислали какую-то одежду и флакон духов определенного бренда. Мне было все равно. Наступила назначенная ночь, но какая-то маленькая часть меня еще продолжала надеяться, что Джеймс придет ко мне и попросит передумать. Или предложит сбежать с ним. Хоть что-то. Что угодно. Даже тогда я бы согласилась — уж такой я была дурой. Но вместо этого он заехал ко мне лишь для одного: чтобы отвезти на место. Он дал мне таблетку и велел ее принять. Сказал, что так будет легче. В своем воображении я представляла, что все пройдет как в фильме «Непристойное предложение» или вроде того. Но… на самом деле нет. У этого человека оказались… специфические наклонности.
Она ощутила вкус желчи в горле, когда произнесла это слово, и испугалась, что ее сейчас стошнит. Симона чувствовала напряжение Банни, но не могла на него взглянуть. Она понимала, что сейчас заплачет, хотя уже клялась себе, что никогда больше не прольет по этому поводу ни слезинки.
— Что он… — хрипло заговорил Банни.
— Нет, — твердо перебила она. — Нет. Эта дверь останется закрытой.
Она положила аккуратно сложенное полотенце на кухонный стол.
— Утром я вернулась домой и забронировала билет на рейс до Нового Орлеана через два дня. Джеймса не было. Он оставил ключи на столе, как я и просила. На следующий день пришли мужчины. Я никогда их раньше не видела. Двое. Они поймали меня на улице возле дома и затолкали в фургон. Потом отвезли на склад. Оказывается, Джеймс с дружками придумали план. Без моего ведома они установили камеру в комнате и снимали всю ночь. Они сняли все целиком, и теперь… у них была запись. Они решили шантажировать Большую Рыбу. В то же утро ему прислали копию записи с требованием… Не знаю, о какой сумме шла речь; как много, по их мнению, стоило мое унижение. Да и не хочу знать, если честно.
