О’Рурк услышал тихий всплеск воды позади себя, когда комиссар осторожно поднялся на ноги.
— За все, знаешь ли, нужно отвечать…
Обернувшись, О’Рурк понял, что совершил ошибку, и тут же отвернул голову обратно.
Фергюсон тщательно целился в серую белку, украдкой озиравшуюся у основания птичьей кормушки. Однако не это вызвало ужас в душе О’Рурка. Оказалось, что его начальнику нравилось принимать ванны голышом. Финтан только что неудачно повстречался глазами с самым высокопоставленным членом ирландских правоохранительных органов.
Сконфуженный О’Рурк сосредоточил все внимание на кормушке. Белка уже пробралась на ее вершину.
— Фокус в том… — прошептал Фергюсон, не выпуская из зубов сигару, — чтобы поймать маленького ублюдка в тот момент, когда он меньше всего ожидает… этого.
На слове «этого» произошло сразу несколько вещей: миссис Фергюсон открыла двери, выходящие во внутренний двор, что, в свою очередь, вспугнуло белку и сподвигло комиссара Фергюсона попытаться удержать в прицеле метнувшееся животное. Движение ружья оказалось слишком поспешным, и комиссар, который к тому времени был действительно серьезно пьян, выстрелил в один из столбов собственной беседки, что вызвало рикошет, удивительно девичий вскрик и более чем недостойное выпадение из ванны.
Затем последовали небольшое пролитие крови и очень бурный поток разнообразных ругательств.
Глава тридцать девятая
Симона выжала тряпку и швырнула ее на пол со значительно большей силой, чем требовалось. Сегодня был долгий день, последовавший за бессонной ночью, которую она провела на кровати абсолютно неподвижно, чувствуя, как лежавший рядом Банни тоже не спит и мучается от желания поговорить. Однако Симона не открывала глаза и только еле слышно дышала. Ей казалось, что накануне вечером она уже и так наговорила больше, чем следовало.
Все инстинкты кричали, что ей пора бежать. Она всегда знала, что это неминуемо, ведь Дублин должен был стать лишь первой остановкой. Когда Симона две недели сидела в морском контейнере, перечитывая одни и те же три книги, пока не сели батарейки для фонарика, она ни о чем другом и не думала. Симона обязательно выучит французский. Страна, где не говорят по-английски, однозначно будет безопаснее. К тому же французы тоже любят джаз. Леди Дэй провела во Франции одни из лучших своих дней. Симона могла бы найти маленький бар у черта на куличках и…
…Делать то же самое, что она делает сейчас. Она оглядела «Частный клуб Чарли». Блин, а ведь ей действительно тут нравилось. Даже название. Ноэль объяснил, что выбрал его, потому что никто бы не пришел в джаз-бар под названием «У Ноэля». Заведение было маленьким, вонючим, с тремя участками неистребимой плесени и дамским туалетом, в котором раз в неделю обязательно случалась авария. Она не должна была там даже петь — ее наняли просто в качестве барменши. Но когда однажды Ноэль заиграл на рояле днем, она запела тихонечко Cry Me A River. По крайней мере, ей показалось, что тихонечко. Однако Ноэль закончил и стал смотреть на нее глазами, полными того детского восторга, с которым она уже была хорошо знакома.
— Ты не говорила, что умеешь петь, — сказал он в тот день.
И она запела, нарушив одно из своих правил. Она позволила себе поверить, что теперь в ее жизни все наладилось. Прошло уже около года — наверняка они решили, что она умерла.
Это оказалось не единственное нарушенное ею правило. Последнее, чего ей хотелось, — это отношений. Банни стал самой большой ошибкой. Он сделал… А что, собственно, он сделал? Заморочил ей голову? Вряд ли. Он в самом начале объявил о своих намерениях. Но она была так чертовски уверена в себе, думала, что своим обществом он лишь поможет ей развеяться… Но каким-то образом Банни сумел проникнуть ей под кожу.
Если бы она могла вернуться в прошлое и поговорить с собой молодой — господи, сколько раз она себе это представляла! — ей так много можно было бы рассказать. А если ей выпал бы шанс произнести лишь одну фразу, то она сказала бы: «Не принимай фейерверки за огонь!» Вот кем стал для нее Джеймс: яркими, разноцветными огнями и взрывами, которые не дарили никакого тепла. Любовь с первого взгляда — это не любовь; это простая биология. А вот огонь — совсем иное дело. Он защищает от холода и освещает путь даже в мрачнейшие ночи. Этим огнем стал Банни — самая светлая часть ее жизни. Ее тепло. Ей нравилось быть с ним. Ей нравилось быть такой, какой она становилась только с ним.
Вот почему она не могла уйти. Она очень хотела уйти — это было необходимо. Каждая клеточка ее существа кричала и умоляла бежать, но она не смогла.
Да пошло оно все в ад. Она полюби…
Ход ее мыслей прервал стук в дверь.
Было всего два часа дня. Единственным человеком, желавшим попасть в клуб «Чарли» в такую рань, мог быть только его владелец.
— Ты обещал, что обязательно увидишься с бухгалтером после того, как…
Симона открыла дверь и замерла.
На нее смотрели глаза из ночных кошмаров.
Он резко толкнул дверь плечом, отчего Симона упала на пол.
— Привет, Симона. Рад увидеть тебя снова. Только, пожалуйста, не кричи, ты ведь знаешь, как я ненавижу проблемы.
Глава сороковая
Несмотря на то что церковь была практически пуста — лишь одна старушка у алтаря перебирала в пальцах четки, — детектив-сержант Джессика Каннингем сидела на угловой скамейке сбоку. Занятое место позволяло ей беспрепятственно наблюдать за боковой и задней дверями. Она провела здесь больше двух часов — достаточно долго для того, чтобы несколько раз вежливо отвадить заботливого старого священника: в первый раз он поинтересовался, все ли с ней в порядке, потом предложил чашку чая, а в довершение рекомендовал исповедаться.
Возможность исповедаться на мгновение показалась ей соблазнительной, но она быстро взяла себя в руки. Правда, наблюдая за дверями, она то и дело возносила полузабытые молитвы за упокой души Дары О’Шэя. Они никогда не были друзьями — по крайней мере, в общепринятом смысле, — однако несколько лет проработали вместе. Достаточно долгий срок, чтобы ее вынудили взять несколько дней выходных после моральной травмы, вызванной его смертью. Ей удалось создать видимость душевной борьбы, несмотря на то что свободное время было именно тем, в чем она больше всего сейчас нуждалась. Не для того, чтобы горевать — хотя ей было грустно за Дару и его семью, — а потому, что им требовалось время, чтобы переосмыслить и переработать план. Все улетело к чертям собачьим, но пока оставался шанс хоть что-нибудь спасти. Если, конечно, ей окажут помощь.
Франко Дойл вошел через задние двери, чуть не опрокинув стенд с брошюрами в нелепых попытках остаться незамеченным. Он увидел Джессику, перекрестился, повернувшись не в ту сторону, затем пошел к ней по центральному проходу.
Она тщательно выбирала место встречи. Франко бросался в глаза именно потому, что никто не сможет предположить, что такой человек окажется в церкви в одиннадцать утра во вторник. А значит, нет и шансов, что кто-нибудь увидит их вместе — а это главное.
