Я повиновался. Осорио явно понял, что моя угроза серьезна, и покорно вздохнул.
— Я знал: когда-нибудь мне придется ответить за то, что я причинил этой девочке…
— Можем начать с правды, если вы не против.
— Хорошо. Пришло время вытащить то, о чем я молчал столько лет…
Несколько минут стояла полная тишина, доктор Осорио потирал руки. Я представил, что он ищет слова, которые помогли бы ему разобраться с прошлым.
— Видите ли, у Ребекки не было никаких признаков психоза. Да, у нее была излишняя любовь к отцу, в некотором смысле комплекс Электры, но она была очень незрелой для своего возраста, слишком инфантильной, и ее поведение укладывалось в рамки типичных детских реакций. Все это ни в малейшей степени не служило поводом для госпитализации. В какой-то степени неизбывная тоска по утраченной матери была выдумкой Сары. Девочка иногда грустила, но она была так привязана к отцу, что тот без особых потерь заменял ей исчезнувшую мать. Тем не менее однажды девочка в отчаянии обратилась к Саре и призналась ей в том, что с ней проделывает отец. Сара рассказала об этом Саулю; обоим стало ясно, что они не могут позволить себе скандал подобного уровня. Они решили проучить Ребекку, чтобы та больше никому не пыталась рассказать о развратных действиях со стороны отца. Вот почему Сара пришла ко мне — она знала, что я неравнодушен к ней еще со времен ранней юности.
Я слушал доктора внимательно, пораженный его признанием. Так, значит, у Ребекки не было признаков психоза…
— В таком случае… то, что говорила Ребекка, было правдой?
— Думаю, да. Я собрал ее показания; девочка говорила исключительно о прикосновениях, не более того. Но ее рассказ был правдоподобен. Если вы хотите мое мнение, то знайте: я ей поверил. Это вполне соответствует нарциссическому характеру Сауля и его любимому возрасту.
— Любимому возрасту?
— Педофилы предпочитают определенный возраст. В случае Сауля Товара, полагаю, этот диапазон относится к препубертатным девочкам, то есть еще не достигшим подросткового возраста. Или малоразвитым женщинам, которые выглядят гораздо моложе, как его жена. Может быть… может быть, его первым опытом была как раз неразвитая девочка-подросток. В Сантильяне было много догадок о том, что могло произойти в этой семье. До тех пор я отказывался подливать масло в огонь, но, услышав лично рассказ девочки, понял, что всю жизнь был слеп, отрицая очевидное.
— И что вы сделали? — спросил я. Внезапно я почувствовал себя плохо, очень плохо.
— Сара попросила меня поставить ложный диагноз. Я объяснил ей, насколько серьезно то, о чем она просит, но воспользовался ее положением и взамен попросил переспать со мной, хотя бы один раз. Я не горжусь этим, я умоляю вас не осуждать меня, я уже и так наказан… Она согласилась; она была очень религиозна, но пошла на эту уступку ради своего брата Сауля. Тогда-то я и узнал, что слухи, которые ходили в Сантильяне, были правдой. Эти двое всегда были вместе.
— Что же было дальше?
— Да ничего особенного. Она получила свое, а я — свое. Я провел с ней ночь, и — полная наивность, несмотря на свои сорок лет, — как влюбленный щенок, решил, что она останется со мной, и не вернулся домой. Мы отправились в Королевский отель — я хотел, чтобы все было красиво, по-богатому. Но все получилось не так, как я себе представлял. Это была чистая формальность, и она больше ни разу не осталась со мной наедине. Двадцать четыре года мы избегали встреч, шарахаясь друг от друга в больничных коридорах. Я тоже нечасто ездил в деревню в те годы. Я чувствовал себя грязным подонком и скверным мужем, который не сумел противостоять обстоятельствам и роли злодея в этом дурном кино, в которое превратилась моя жизнь.
— Но у вас там сын…
— Сын, который не желает меня видеть.
— Сын, с которым вы даже не пыталась наладить отношения, — не удержался я. — Простите, что вмешиваюсь не в свое дело… но мальчику двадцать пять лет. Вы оба наказываете себя за то, что произошло еще до его рождения.
— Не знаю, хватит ли у меня на это смелости… Что теперь будет? Вы собираетесь на меня донести?
— Мне придется составить протокол с вашими показаниями, связаться с полицейским участком Сантандера, и пусть решает судья. Я представляю только улики и факты, которые имеют отношение к расследованию, — проговорил я тоном профессионала. Так я поступал всегда, когда дело принимало слишком личный для меня оборот и я рисковал оказаться вовлеченным.
Доктор Осорио пристально смотрел на Пресвятую Деву, будто эта небольшая статуэтка знала ответы на все вопросы.
— Да, пусть решает судья. И если я должен заплатить, то заплачу сполна. Все лучше, чем туча, которая висит над моей головой уже двадцать четыре года.
Я видел, что этот человек принимает решение без раздумий, с огромным облегчением для своей и без того настрадавшейся совести. Но думал я только о Ребекке, о том, что она осталась в школе на второй год, о том, что ее травили нейролептиками, в которых она не нуждалась, о том, что ей пришлось бежать из собственного дома после рождения мертвого младенца…
— Да, вы должны заплатить, — сказал я, не в силах сдержать ярость. — То, что вы сделали с этой девочкой, было ли там насилие или нет, не имеет прощения. Может быть, вы действительно пошатнули ее психическое здоровье, и теперь двое отдали за это свою жизнь… Пусть ваша совесть также понесет это бремя.
И я покинул проклятую часовню, которая десятилетиями хранила тайны разрушенных судеб.
61. Сомокуэвас
16 января 2017 года, понедельник
После откровений доктора Осорио я в глубокой задумчивости вернулся в дом в Сомокуэвасе, где провел предыдущие две ночи. Словно автомат, уселся на траве напротив утесов и неподвижно сидел, глядя на волны и пену, взлетающую к их подножию.
«Значит, ты не лгала, Ребекка. Ты ждала от нас помощи, а мы тебя подвели».
Тот факт, что Ребекка не была больна и приставания отца не были выдумкой, заставил меня задуматься о новой рабочей гипотезе. Пока что она вырисовывалась довольно смутно и имела много несостыковок — и все же нужно было ее подтвердить. Свидетельские показания Сауля вряд ли помогли бы мне — он мог начать все отрицать или опровергнуть; нужно было подтвердить их фактами, и я решил воспользоваться пребыванием в Кантабрии, чтобы хотя бы немного продвинуться в расследовании.
Я взял новый мобильный, позвонил Эстибалис и рассказал о новом повороте дела.
— А ты уверен? До сих пор Сауль был для тебя святым.
— Поговори с Альбой, пожалуйста, Эсти. Изложи ей то, что я тебе сказал; это очень срочно. Позвони мне, как только получишь ответ.
Звонить Альбе Эстибалис не спешила. Я уже собирался было вернуться в теплое и такое манящее гнездышко спальни, как вдруг зазвонил мобильный.
— Судья Олано подписал ордер. Неохотно, но подписал, учитывая отсутствие продвижения. У тебя есть под рукой принтер?
