— Аннабель Ли, с точки зрения здравого смысла я только что с тобой познакомился; не то чтобы ты мне не нравилась, конечно же, это не так, — забормотал он — и даже вспотел, не в силах поверить, что произнес эту фразу; ему показалось, что мозг его будто бы стал прозрачен.
— Значит, я ошибалась все эти долгие одиннадцать лет, — сказала Аннабель так, словно ей уже исполнилось сто, и одиннадцать лет — семьдесят процентов их жизни — означали для нее меньше, чем дуновение ветра.
Она была странной девушкой, слишком много воображения для практического ума Унаи. И все же невозможно было перестать от нее зависеть.
— Хота, ты нравишься Хоте, — без раздумий выпалил Унаи, вскакивая с матраса, полного искушений. — А Хота — мой лучший друг, к тому же у него отец умирает от рака. У него и так крыша поехала на Сан-Пруденсио, когда он ввязался в драку, и его убили бы, если б Лучо, Асьер и я не прибежали на помощь; но с тех пор он бухает по пятницам, что очень нас просто бесит. Плохи его дела, совсем плохи. И отец у него был, то есть он и сейчас такой же, — поправил себя Унаи, — в общем, отец очень строгий, а мать ничего об этом не знает, но мы прикрыли его как могли и записались все вместе в эту кантабрийскую деревню, чтобы вчетвером как-то его контролировать и чтобы он немного передохнул от своих больниц, а ты ему понравилась сразу, как только он увидел тебя в поезде, и я не могу его обойти, понимаешь?
Унаи тут же пожалел об этом. Какой промах, какой недостаток лояльности и осмотрительности по отношению к лучшему другу!.. Полное дерьмо, короче. Как будто мало было Хоте всего того, что с ним случилось. Он тоже все это пережил, но его спас дед. А у Хоты нет такого деда, как у Унаи. У него есть дядя, который прессует его за оценки, и мать, которая, как он уже говорил, ничего не понимает.
— Так значит, Хота, — ответила Аннабель, поразмыслив. — Ладно, Унаи. Я понимаю.
— Хм … правда?
— Да, я понимаю. Я ждала одиннадцать лет, но я не спешу, у меня есть комиксы. Иди спокойно вниз; они разозлятся, если ты не придешь.
Унаи в три прыжка спустился по скрипучей деревянной лестнице и присоединился к своей тусовке, которая уже вовсю поедала картофельный омлет, устроившись за длинной деревянной доской, выступавшей в роли стола.
* * *
— Хота, пойдем-ка на улицу, вынесем мусор, — попросил Сауль, когда они закончили уборку.
Подхватив мешки, Хота последовал за ним к контейнерам, стоящим за пределами сада, окружавшего дом.
Они молча брели среди деревьев, ночь была теплой, Сауль провожал его к выходу.
— Слушай, не хочу вмешиваться в твою жизнь, но я слышал в автобусе, что тебе нужно куда-то ежедневно звонить, что это важно. Могу я тебе чем-то помочь?
Хота хмурился, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Он по жизни был такой — все считали его ранимым и беззащитным, опекали и старались хоть как-то улучшить его жизнь. В целом Хоту это вполне устраивало, но… По правде говоря, на этот раз ему и вправду нужна была помощь.
— Отец лежит в онкологии в больнице Чагорричу. Рак поджелудочной железы. Мне нужно созваниваться с семьей каждый день, а то вдруг… Вдруг ему станет хуже и мне придется вернуться. Не знаю, есть ли телефонная будка в Кабесон-де-ла-Саль…
— Конечно, есть. Я провожу тебя.
— Это не обязательно, честное слово. Правда, Сауль, не надо.
— Я знаю, у тебя уже есть волосы на яйцах и ты не ребенок. Дело не в этом, чувак, — сказал Сауль, положив руку на его острое плечо: парнишка был мелким, тщедушным, совсем еще ребенок. Птенчик, молоко на губах не обсохло. — Видишь ли, мой отец умер от рака, оставил нас со старшей сестрой, мы были еще совсем детьми, и…
— Я не хочу быть архитектором, — перебил его Хота, не в силах сдержаться. — Отец умирает, а я думаю только о том, что не хочу быть архитектором. А этот эгоист требует, чтобы, пока он жив, я пообещал ему, что стану архитектором. Блин, не хочу тратить пять лет жизни на чертежи, макеты и подрамники. Когда он умрет, дядя Хулиан собирается стать моим вторым отцом; он заставит меня поступить на архитектуру. Они уже обо всем договорились, я как-то подслушивал их в коридоре. Они говорят обо мне так, будто я их проект…
Сауль внимательно слушал. История была ему знакома: нечто подобное когда-то происходило и в его жизни.
— Видишь ли, Хосе Хавьер…
— Хота. Хосе Хавьер — мой отец, а я Хота, только первая буква от имени. Остальное я должен еще заслужить, понимаешь?
— Конечно, Хота. Ты молодец, — заметил Сауль. Он сочувствовал мальчику, которым некогда был сам: отец-абьюзер, будущее, небрежно начерченное чужими руками, ужасный комплекс из-за то, что ничего не добился в жизни… — Моя сестра заведует отделением эндокринологии в больнице Вальдесилья в Сантандере. У нее есть контакты, как у нас, так и за рубежом. Она разъезжает по всяким международным конгрессам и узнаёт все самое свежее, в том числе и в области онкологии. Можно сделать вот что: если твоей семье нужно мнение еще одного специалиста, я могу подергать за нужные нити, и твоего отца осмотрят лучшие врачи. Достать бы деньги…
— Не, бабок точно не надо, — отрезал Хота. Он терпеть не мог говорить о деньгах. Все знали, что семья у него небедная, хотя ему казалось, что это не его привилегия. — Поговорю об этом с мамой и дядей. Большое спасибо, Сауль. За поддержку и все такое. Мы только что познакомились, а ты…
— Мне предстоит заботиться о вас три недели. Что угодно, Хота. Что угодно. Если ты не в форме, или вдруг депресняк, или в какой-то момент тебе не захочется идти в деревню и строить хижины… не воспринимай это как обязаловку. Это другое. В большей степени развлечение, чем работа, понимаешь?
— Ладно. Скажи, где в этом городе телефон, а то поздно будет звонить в Чагорричу.
— Знаешь, как мы поступим? — Он протянул Хоте ключи. — Умеешь водить?
— Да, но водительские права…
— На этой дороге в такое время никого нет. Поедем в Сантильяна-дель-Мар, заодно немного развеешься. Сегодня за рулем ты, — сказал Сауль с той улыбкой, которая, как он знал, неизменно производила впечатление на его студентов. Ему не нужно было даже подмигивать: подобные ужимки он хранил для особых случаев.
Водить Хота обожал: за рулем он чувствовал, что на этот раз сам распоряжается крошечной частью своего существования, своей повседневной жизнью. На его лице мелькнула улыбка. И когда мать рассказала, как тяжело отец реагирует на процедуры, ее слова ранили его чуть меньше, чем в предыдущие месяцы. Расстояние, близость Аны Белен и дружеское участие Сауля помогали ему по-новому взглянуть на жизнь хотя бы в течение двадцати одного дня, прежде чем он вернется к своей повседневной Голгофе отцовского рака и школьного прессинга.
* * *
В этот самый момент Ребекка воспользовалась отсутствием отца, подошла к Асьеру и под каким-то глупым предлогом утащила его на кухню. И все ему рассказала.
