Вскоре Аннабель ее перебила:
— Все, больше ни слова. Ну и воображение у тебя, детка, надо же такое насочинять!
— Значит, ты мне не веришь? — спросила Ребекка дрожащим голосом. Она не смела глянуть Аннабель Ли в лицо. Та была такой… холодной. Она напоминала ей тетю.
— Конечно, нет. А если бы все так и было… Ох, девочка. Если б это так и было, тебе повезло больше всех нас.
Стоя на пороге хижины, Хота услышал конец разговора.
— Что здесь происходит? — спросил он, чувствуя что-то неладное.
— Пусть она сама тебе расскажет. Так что, в этой хижине я больше не нужна? — ответила Аннабель, выхватила у Хоты фляжку и вышла вон, оставив дрожащую, на грани отчаяния девочку.
И снова сердце бьется быстро-быстро. Иногда с ней такое случалось — сердце готово было вырваться из груди, и она не могла остановить его бешеное биение.
— В чем дело, Ребекка? Ты можешь все мне рассказать.
— Ничего, Хота. Ничего страшного, — тихо сказала Ребекка. Главное, чтобы их не застукал отец, хотя она знала, что он отправился в дом за газировкой и портативным холодильником.
Хота подошел, сел рядом на деревянную скамью, которую другие студенты построили годом ранее, и взял ее за руку.
— Ребекка, серьезно. Что бы это ни было, ты можешь мне все рассказать. — Его голос был как у старшего брата: надежный, ласковый…
Ребекка посмотрела на его руку, и внезапно эта рука ей понравилась. Она была маленькая, совсем еще детская. Сама невинность.
И тогда Ребекка снова пустилась рассказывать, не скупясь на подробности. Рассказала даже о своей тете. Все-все.
Унаи увидел Хоту через двадцать минут: тот блевал, стоя на обочине дороги.
— Что-то ты фигово выглядишь… Может, из-за жары?
«Надеюсь, к этому времени ты еще не нажрался», — мысленно добавил он, обеспокоенный состоянием лучшего друга.
Хота положил руку ему на плечо. Он нуждался в поддержке. Унаи был человеком здравого смысла, а ситуация казалась дикой и бессмысленной.
— Ничего. Дочь Сауля, бедняжка… с ней что-то не так. У нее психическое расстройство. Сауль предупредил, что она принимала лекарства и лежала в больнице с депрессией.
— Но что она тебе сказала?
— Чушь. Все это чушь собачья. Ребекка рассказала что-то просто немыслимое. Ей всего тринадцать; не представляю, как девочке ее возраста приходят в голову такие вещи. Я просто в шоке. Сауль просил меня предупредить его, если я замечу что-то странное. Он очень за нее переживает. Эй, только ребятам ничего не говори — мне эта девочка очень нравится и мне ее жаль. Бедняжка, она потеряла мать в прошлом году…
— Блин, жуть какая. В двенадцать-то лет, — вслух подумал Унаи.
Если в лагере и был кто-то, неравнодушный к драме Ребекки, то это он, Унаи, — сирота, потерявший и мать, и отца. И Хота, которому тоже вскоре предстояло вступить в этот клуб.
— Сауль рассказал, что, помимо депрессии из-за истории с матерью, ей поставили еще один диагноз; не помню, как это называется, я в таких вещах не шарю. Но что-то странное. Ей давали таблетки и все такое, она провела в больнице в Сантандере несколько месяцев, все время под кайфом. Сауль в отчаянии; он и привез ее сюда затем, чтобы девочка развеялась и все забыла. Он говорит, что ни за что на свете не хочет снова класть ее в больницу.
— Что ты собираешься делать, Хота? Я никому ничего не скажу, расслабься.
— А что я могу тут сделать? Что? В первую очередь надо поговорить с ее отцом, хотя мне влом, если честно. Надо передать ему то, что она рассказала. Это единственное, чем ей можно помочь, правда ведь?
26. Сады Кольядо
7 декабря 2016 года, среда
Декабрь принес холодные темные утра. Я продолжал выходить на пробежки, несмотря на предрассветный туман. В точности следовал указаниям логопеда: укреплять правую сторону тела, проговаривать слоги вслух, стать настоящим фанатом реабилитации.
Что ж, подобный фанатизм меня вполне устраивал. Иногда лишь благодаря фанатизму можно чего-то добиться.
Силясь восстановить речь, я продвигался со скоростью крейсера: прошло всего две недели, а я уже произносил фразы из трех слов, перестал смущаться, когда приходилось говорить со знакомыми и незнакомыми людьми. Пусть думают что хотят, мне нет до этого дела; на карте — моя собственная жизнь, а это в шкале моих ценностей значительно превышало чужое мнение и сочувствующие взгляды.
Я решил последовать категорическим настояниям Матусалема и купить еще один мобильный телефон, а Милан поможет мне в мутноватом деле получения номера, не привязанного к удостоверению личности.
Был зенит короткой рабочей недели с целой чередой праздников, поэтому я надел рейтузы и куртку с капюшоном и побежал по площади в направлении парка Флорида.
Мы с Альбой вернулись на наши старые беговые маршруты; темные улицы города обеспечивали анонимность и близость, которых так недоставало в полицейском участке.
Я нашел ее в Эль-Батане. Она бежала сосредоточенно, стараясь не терять ритм: чуть более расплывшаяся талия, чуть меньшая скорость, осторожность в движениях. Что-то в ней меня обеспокоило; тревога возникла на подсознательном уровне, да так и осталась где-то в дальних отделах мозга, чтобы ничем не омрачить нашу встречу.
Я был подготовлен аналогово, как сказал бы Матусалем, вооружившись записной книжкой и ручкой. Сделал ей знак рукой, и мы побежали бок о бок в направлении проспекта Сан-Пруденсио.
— Ты бежишь… — набравшись храбрости, начал я.
— Да, продолжай.
— … в сто… рону?..
— Арментии, — закончила она.
— Я х… хочу кое-что тебе сказать.
«Это важно», — добавил я взглядом.
— Конечно, Унаи. Хочешь, остановимся?
— Да, так лучше, — ответил я и достал из кармана записную книжку. Альба покосилась на нее, не понимая.
«Присядем на скамейку», — написал я.
Слева от нас виднелись шале; огни сообщали о том, что их жители просыпаются. Туман на набережной был настолько густым и низким, что мне пришлось отыскать скамейку под уличным фонарем, чтобы видеть хоть что-нибудь. Мы подошли к каменной арке, в которой стоял святой Пруденций, покровитель нашего города. Пожилой епископ смотрел на нас с беспокойством.
Было промозгло, на рейтузах оседали капельки влаги, день обещал быть холодным.
«Боюсь, у меня взломали телефон. Две недели назад дед бросил его в воду, и я отдал аппарат одному специалисту, не имеющему отношения к полиции, чтобы он восстановил информацию: контакты, фотографии и прочее… Его ник — Голден Герл. Она была — да и продолжает быть — человеком, которому я полностью доверяю. Но другой мой специалист, Матусалем, тот самый хакер, который помогал Тасио Ортису де Сарате, следит за мной по просьбе того же Тасио. Он предупредил, что с тех пор, как я отдал Голден Герл в починку свой телефон, она посещает «Дип веб», интересуется шокерами «Тейзер» и прочими вещами, связанными с расследованием».
