— У нас с Асунсьон была настоящая любовь. Не трогайте ее, — выпалил Сауль не задумываясь.
— Кто мы такие, чтобы судить об этом… Мы просто передаем вам ее слова и ждем любых аргументов, которые вы сочтете уместными, — терпеливо отозвалась Эстибалис. — Мало того, она подозревает, что смерть ее сестры не была случайной.
— Закончим этот разговор. Кому вы верите: преступнице, признавшейся, что она похитила несовершеннолетнюю, изменила ей имя и годами держала при себе, или вашим коллегам из полицейского участка Сантандера, которые обследовали колодец, куда упала Асунсьон, и не обнаружили никаких признаков дурного умысла?
— Мы верим тебе, Сауль, — вмешался я. Нам действительно нужно было ему доверять, потому что самая тяжелая часть разговора ждала впереди. — Мы не доверяем ее показаниям.
Казалось, мои слова немного его успокоили.
— А теперь нам предстоит обсудить с тобой очень деликатный вопрос, Сауль. Перейдем к тому, что ты только что сказал: якобы тебе трудно представить, что… Ребекка тебя бросила. — Я набрал воздуха в легкие, чтобы продолжить: — По словам твоей невестки, Ребекка утверждает, что ты надругался над ней.
Сауль пригладил волосы и уставился в море, медля с ответом.
— Похоже, эта история будет преследовать меня вечно, — пробормотал он, словно нас рядом не было и он разговаривал с самим собой.
— Можно подробнее?
— Ребекка и раньше рассказывала эту историю, но никто ей не верил. Вот почему мы положили ее в больницу за несколько месяцев до лагеря, где был и ты, Унаи.
— В лагере она рассказала об этом Хоте, и тот не поверил ее словам; но ведь жаловалась Ребекка именно на это, верно?
— Раз уж мы коснулись этой темы, вы должны сами увидеть документы, — сказал Сауль, вставая с кресла.
Он вернулся в дом и поднялся по лестнице наверх.
Эсти направилась вслед за ним. Я знал, что моя напарница тоже вооружена, но все равно забеспокоился, когда она последовала за Саулем, окликнув его: «Подождите, я вас провожу».
Я тоже вошел в гостиную, положив руку на пистолет.
Из кобуры я его так и не вынул, но внимательно прислушивался к любому шороху или призыву, которые могла издать Эсти.
Потом наступила тишина, которая показалась мне если не вечной, то очень долгой.
«Хватит ерундой страдать, ступай наверх», — сказал бы мне дед; я решил послушаться его совета и подошел к лестнице.
Подниматься мне не пришлось — они уже спускались.
Сауль держал под мышкой папку с документами. Эстибалис предупредила меня взглядом, чтобы я оставил пистолет в покое.
В этот момент я понял: то, что видела или читала Эсти, в очередной раз изменит ход всего расследования.
49. Утес Мансано
19 июля 1992 года, воскресенье
Ранним утром их разбудило предчувствие грозы. Удушливая жара последних дней сгустилась, и воздух был насыщен электричеством. Одной искры было бы достаточно, чтобы небеса разнесло в клочья.
Примерно так же чувствовал себя и Унаи. В семь утра он вылез из мешка в последний раз и с некоторой досадой заметил, что Аннабель и Лучо, как обычно, на рассвете, отправились на утреннюю прогулку по секвойной роще. Он повторял себе, что это не имеет значения: недаром накануне вечером Аннабель заявила, что к нему она относится совершенно иначе, чем к Хоте или Асьеру.
Потому что он особенный, уникальный.
Так, по крайней мере, шептала ему на ухо Аннабель Ли.
Он спустился по лестнице и вошел в пустую столовую. Двигаясь, как автомат, и перебирая в памяти ласки и касания, их яростные движения и укусы — ох уж эти укусы! — направился в кладовую и взял последнюю плитку шоколада, оставшуюся у них в запасе и купленную на общие деньги.
Унаи не был халявщиком — дед учил его уважать чужое добро и действовать благоразумно в любых обстоятельствах, — но в тот день даже не заметил, как уселся за общий обеденный стол и в один миг покончил с целой плиткой шоколада из Сантильяны. Он рассеянно смотрел в какую-то точку на некогда белой стене, а в его голове, как поцарапанный диск, крутилось все то, что произошло за последние несколько часов.
Это было похоже на состояние шока.
Жизнь могла быть прекрасной, когда не была ужасной.
* * *
Ребекка тоже провела ночь в шоковом состоянии, свернувшись клубочком в своем спальном мешке. Она прислушивалась к каждому шороху: что, если Синяя Борода вернется?
Девушка слышала, как тарахтят автомобили, припаркованные возле дома. Она знала лагерные обычаи. В последний день туда съезжались студенты, которые работали в прошлые годы, и торжественно закрывали очередной сезон.
Ребекка не хотела спускаться завтракать со всеми, но ее присутствия никто и не требовал — даже отец оставил ее в то утро в покое.
Она настороженно прислушивалась к суете, смеху и болтовне последнего завтрака, стараясь сделаться очень маленькой, чтобы никто не обратил внимания на ее присутствие, вернее, отсутствие.
Двигатели снаружи завелись, и звук их вскоре пропал. Накануне Сауль объявил, что последнее утро они проведут на скалах возле его шале, между пляжами Портио и Арния, в получасе езды от Кабесон-де-ла-Саль.
Хоть бы они заблудились, подумала Ребекка.
Пусть они все сгинут.
Она мечтала об одном: чтобы проклятый лагерь наконец закончился. Однако перспектива вернуться домой наедине с Синей Бородой также приводила ее в ужас.
Ребекка услышала тяжелые шаги вверх по лестнице; ее спина бессознательно напряглась.
— В комнате кто-нибудь есть? — раздался чей-то крик.
Это был голос девушки — Ребекка не поняла, какой именно.
— Есть. Я… — ответила она слабым голосом. У нее не было сил откликнуться громче.
Девушка вошла. Ребекка узнала ее — это была Мариан, студентка третьего курса исторического факультета, ездившая в лагерь в предыдущие годы. Немного мужиковатая, крупная, неуклюжая; парни не обращали на нее ни малейшего внимания, как и на Ребекку. Мозг каталогизатора, который Ребекка унаследовала от отца, мигом отметил, что девушке не хватает темперамента, она слишком туповата и импульсивна.
— Кто «я»? — удивленно спросила Мариан, входя в спальню.
— Я — Ребекка, дочь профессора Сауля, — отозвалась Ребекка, не отрывая взгляд от своего розового рюкзака «Хэлло Китти!».
— Чего ты спряталась? Мы все едем на пляж. Давай я отвезу тебя на своей машине. Не знаю, как это твой отец забыл о тебе и оставил одну… Я все собрала, и он дал мне ключи от дома. Давай, вылезай, — сказала великанша, потянув Ребекку за руку.
— Нет, нет, я никуда не пойду, — пробормотала та, свернувшись в спальном мешке, как куколка бабочки.
