– Может, у него был не инсульт, а какая-то инфекция приключилась, – возразила Галина Петровна.
– Судя по тому, как вы описали состояние брата, это очень похоже на мозговой удар, – сказал Леня, – ваша соседка-травница отличный лекарь, раз она смогла вернуть Веню к нормальной жизни.
– Баба Клава и не такое могла, – согласилась Рыжова.
– И вот вам еще информация, – продолжил Александр Михайлович. – В советское время женщина по имени Глафира опубликовала книгу своих воспоминаний. В ней она рассказала о баснословно дорогих ювелирных изделиях, которые дворянин Сафонов дарил любимой жене. Ожерелье, которое нам продемонстрировала клиентка, заказано этим мужчиной в тысяча девятисотом году для новорожденной дочери Насти. В тридцатых годах семью Сафоновых убили, все украшения пропали. В живых осталась одна Глафира, которую младенцем барин взял на воспитание. Оловкина обладала даром художника, стала специалистом по истории ювелирного искусства. Она нарисовала все бранзулетки, которые Сафонов дарил жене и дочке. Фото работ Глафиры опубликованы в ее книге. Я говорил, что точное количество жертв, которых лишил жизни серийный убийца, нам неизвестно…
– Вам не нравится компьютер, – с обидой в голосе перебил полковника Кузя, – но он полезен. У всех женщин, чьи тела удалось обнаружить, пропали украшения: брошь, кольцо, браслет, ожерелье. Никанор Степанович, учитель Александра Михайловича, не успел найти преступника, он не обнаружил связи между жертвами. Но благодаря ему… – Кузя погладил один из своих ноутбуков, – нашлось кое-что общее у погибших. У нас есть рисунки украденных ценностей, их во время следствия по описанию родных выполнил художник.
– Еще есть фото жертв, которые сделаны на каком-то празднике, например в день свадьбы, – добавил Сеня, – понятно, что невесты украшаются самым лучшим, что имеют.
– У Базыкина были рисунки художника и фото, – повторил Дегтярев, – про книгу Глафиры Никанор Степанович не знал. Ее выпустили малым тиражом, бестселлером она не стала.
– Вот будь у следователя интернет, дело могло бы повернуться по-иному, – не упустил возможности вставить свое слово Кузя, – а у меня есть вход во Всемирную паутину. Поэтому мы нашли книгу Оловкиной и поняли, что рисунки ювелирки, которые сделала ее автор, полностью совпадают с фото работ нашего художника. На всех жертвах были украшения Сафоновых. А ожерелье, которое нам показала клиентка, тоже изначально принадлежало семье Сафонова.
Галина Петровна приподнялась и опять села.
– Всех Сафоновых убили, золото-бриллианты забрали, а потом через много лет кто-то лишил жизни тех, кто носил украденные ценности?
– Да, – подтвердил полковник, – между жертвами нашли связь – ювелирные изделия.
– Галина Петровна, мы с вами совершенно откровенны, – подключился к разговору Сеня, – надеемся на вашу помощь и рассказ о том, что вы знаете. Не стоит беспокоить Вениамина Петровича, ему любой стресс вреден.
– Я не против технических новшеств, – вздохнула Галина Петровна, – но люди должны оставаться людьми, а не превращаться в идиотов, которым ничего, кроме компьютера, не надо. Драгоценности… Ну… ладно. Только поклянитесь, что никому не передадите мой рассказ.
– Среди нас болтунов нет, – заверил Дегтярев, – что сказано в этой комнате, в ней же и будет похоронено.
Рыжова повернулась ко мне:
– Ты тоже язык прикусишь?
– Да, – пообещала я.
– Подругам не растреплешь? – задала следующий вопрос посетительница.
– Нет, – заверила я.
– Если суд затеете, я никогда там выступать не стану, в полиции скажу, что ничего вам не сообщала, вы все врете, – заявила Галина Петровна, – коли согласны рот на замке держать, то услышите, что я знаю.
– Ваш рассказ останется в этих стенах, – повторил Дегтярев.
Галина сложила руки на груди, помолчала, потом перекрестилась и начала.
Глава двадцать девятая
Выйдя замуж, Виктория Павловна Салкина быстро родила сына Веню. Ее отец, новоиспеченный дедушка Павел Николаевич, был недоволен и именем младенца, и зятем. Вика скоропалительно оформила брак с Петром Рыжовым, чем очень расстроила отца. Галя появилась на свет спустя немало лет после брата и хорошо помнила деда, сердитого старика, который любил Веню и не обращал внимания на внучку. Если она подходила к деду, тот сердито ворчал:
– Удались, подлиза! Виктория, убери ее! Надоела! Не могла мне еще одного внука родить. Зачем девка в семье?
– Папа, у вас тоже мальчиков не получилось, – отбивалась Виктория.
Дед обычно замолкал после этих слов. Но один раз он вдруг ответил дочери:
– Это мать твоя не постаралась. Поэтому фамилия наша исчезнет.
– Веня записан как Салкин, – напомнила дочь, – по вашему желанию. Петя спорить не стал, а мог. Зря вы моего мужа не любите!
Павел Николаевич заорал:
– Тьфу! Вот уж убила бобра! Петр Сигизмундович! Откопала урода! Еврея!
– Папа, – остановила его Виктория, – мы живем в СССР, не в Америке, где негров угнетают, в нашей стране не обращают внимания на национальность и цвет кожи! И Петя не иудей. Он из семьи Войтецких, ты об этом прекрасно знаешь. Родители его – поляки, записали ребенка как Рыжова, с этой фамилией можно спокойно жить. Заплатили в загсе и получили метрику.
– Ты сама себе противоречишь, – язвительно сказал отец. – Если, как ты утверждаешь, никто у нас не смотрит на национальность, зачем фамилию менять? Рыжову жить спокойней? Войтецкий он! Да мы в восемнадцатом году из таких поляков кровь выпускали. Загонишь их в лес, и готово.
Мама закатила глаза, но промолчала. Гале тогда исполнилось то ли восемь, то ли девять лет. Она целый день думала о словах старика, а потом вечером спросила у мамы:
– Что такое кровь из поляков выпускать?
Виктория Павловна, скорая на руку, отпустила дочке подзатыльник.
– Не смей подслушивать разговоры взрослых.
– Дед громко говорил, – стала оправдываться Галочка и получила от матери новую затрещину.
Через несколько лет после той беседы Павел Николаевич заболел. Лежал он дома, непривычно тихий, перестал злиться на внучку, которая изредка по приказу матери заглядывала к нему в комнату и спрашивала:
– Дедушка, как вы себя чувствуете?
– Не жди, не умру. Господь еще не скоро меня приберет, – раздавалось в ответ.
Галя, которая сначала состояла в октябрятах, а потом стала пионеркой, после этой фразы быстро уходила. Всем известно, что Бога нет, да не стоит спорить со стариком. Но один раз, задав традиционный вопрос, она услышала:
– Чего в дверях маячишь? Заходи, посиди со мной!
Галя поразилась, но выполнила его просьбу.
Примерно четверть часа они со стариком провели молча, потом он велел:
