До больного Александр Минович добрался только к восьми – на его взгляд, случай был сложный, но себя уже исчерпавший.
– Сергей Олегович Травин, – прочитал на табличке один из ординаторов. – Тысяча восемьсот девяносто девятого года рождения, диссоциативное расстройство идентичности.
Зайцев задумчиво кивнул, по его мнению, этот пациент уже две недели только место чужое занимал.
– Ну что, голубчик, больше странные идеи в голову не лезут? – грассируя, спросил он у мужчины. – Видения всякие, фантазии?
Тот замотал головой.
– Так кто вы у нас?
– Сергей Олегович Травин, родился в Сальмисском уезде в тысяча восемьсот девяносто девятом году, закончил ремесленное училище в Выборге, сирота. Воевал на Карельском фронте, сюда попал в результате контузии.
– Вот! – Зайцев поднял указательный палец вверх. – Обратите внимание, больной ничего этого не знал, когда здесь оказался, но благодаря правильно выбранной тактике лечения почти все вспомнил – самостоятельно, заметьте, никто ему не подсказывал. Значит, первичная личность взяла верх и полностью растворила дуальную. Несколько месяцев медицина пыталась ему помочь, случай, казалось бы, сложнейший, но наука, коллеги, не стоит на месте, а движется семимильными шагами, и теперь мы его готовим к выписке, возвращаем, так сказать, обществу полноценного гражданина. Запомните, а лучше – запишите, да-да, барышня, я к вам обращаюсь, доставайте карандаш и пишите. Раздвоение личности, или дуализм, или множественная личность, как еще называют это диссоциативное нарушение, отлично лечится посредством воздействия электрического…
На пациента он уже не обращал внимания. Еще вчера вечером профессор Зайцев подписал документы, теперь этого молодого человека подержат пару дней и выпишут из лечебницы – полностью здорового.
Сам больной так не считал.
Наоборот, еще полгода назад он был уверен, что его зовут Евгением Должанским и что до того, как очутиться в психушке, он прожил совсем не ту жизнь, о которой сейчас рассказывал. И с автоматом пришлось побегать, и швейцаром в элитном доме для российских буржуев поработать, и даже в душном офисе посидеть, только потом удалось открыть собственную мастерскую, пусть маленькую, но для души. И это ему еще повезло, руки из нужного места росли, а вот одной ноги не было. Как именно он ее потерял и в какой жаркой стране, больной вспоминать не любил.
Он вообще не любил вспоминать – любая попытка вызвать картинки прошлой жизни тут же приводила к сильнейшему приступу головной боли, с рвотой и потерей сознания. Даже не так, прошлых жизней – теперь у него их было две. И здесь считалась настоящей как раз вторая, приобретенная, что бы там профессор ни говорил. Электрический ток, которым Зайцев его пытал, действительно помог, боль от разрядов помогала выныривать из беспамятства и крохами урывать то, что помнило это тело. Здоровое, с двумя ногами, мощными кулачищами и таким ростом, что он на кровати едва помещался.
Поначалу он еще пытался спорить, выяснять, где находится, но потом смирился. С тем, что здесь нет интернета, телевидения и сотовой связи, а первый спутник полетит в космос только через тридцать четыре года. И что для того, чтобы выяснить, где он и что происходит вокруг, недостаточно провести пальцем по экрану, нужно спрашивать. Или вспоминать то, что осталось ему в наследство от прежнего владельца тела, через тошноту, спазмы и обмороки.
За себя Евгений, он же Сергей, не беспокоился. Двадцать лет скинул, здоровье, если не считать приступов, присутствует, руки-ноги на месте, больная голова – тоже. Из того времени, где он оказался, помнились только революция и Великая Отечественная война, а вот что между ними происходило, больному было неведомо – в детском доме школьные занятия были не в чести. Но люди же жили как-то, значит, и он сможет, надо только найти занятие по душе.
Перед прежним Сергеем вины он не чувствовал – тот, даже со скудными познаниями нового Сергея в медицине, после взрыва гранаты и обрушения дома был не жилец. Хорошо хоть воспоминания остались, для адаптации полезные, хоть и не все, уж очень жизнь у этого Сергея Травина была пестрая и сложная. Больной вздохнул, кое-как поднялся с кровати, вышел в коридор и вернулся через несколько минут с газетой «Правда» – хоть давности и недельной, но здешней.
Август 1927 года
Город Рогожск Московской губернии
Конец августа десятого года от Октябрьской революции выдался жарким и сухим, дороги, даже самые никудышные и разбитые, подсохли после июльских ливней и при малейшем нарушении их спокойствия выдавали солидные клубы пыли, сопровождающие путешественников. От Москвы в Рогожск вел тракт, отсыпанный щебнем еще при царском режиме, в границах города он переходил в брусчатку, местами поросшую травой. Сообщение между уездным Рогожском, где располагались крупные мануфактуры, и губернской столицей было хоть и оживленным, но происходило в основном по железной дороге и реке, а по тракту тянулись в основном конные обозы мелких частников с продовольствием, изредка разбавляемые грузовиками, обгонявшими неспешную вереницу телег.
Здание Совета местных депутатов, где в промежутках между бурными собраниями тихо вел свою деятельность исполком, стояло на пересечении улиц Девятого Января и Советской, аккурат наискось от бывшей женской гимназии, а теперь школы второй ступени имени видного советского писателя, а до этого почетного академика Императорской академии наук В. Г. Короленко.
Травин появился возле здания Советов за час до полудня, распугав кур и прочую живность. Точнее говоря, переполошил их не сам Сергей, а чадящее бензиновым дымом чудовище, выдающее посредством двигателя внутреннего сгорания страшные звуки и одиннадцать лошадиных сил. Мотоциклов в Рогожске отродясь никто вживую не видел, так что стоило Травину слезть с двухколесного красного агрегата с золотой надписью «Indian» на бензобаке и выставить заднее колесо на трапеции, вокруг тотчас начали собираться редкие прохожие. Близко они не подходили, многие крестились по старой привычке. Проходящий мимо поп тоже перекрестился, плюнул и зашагал прочь от дьявольского изобретения, походя благословляя прихожан. Смелее всего вели себя дети, прибежавшие из сквера имени видного мыслителя революции Энгельса – они собрались кучкой возле мотоцикла, глядя на технику жадными глазами. Из разнородной, кое-как одетой детской толпы можно было выделить прогуливающих занятия учеников – по завязанным на шее красным галстукам.
Сергей, как смог, стряхнул дорожную пыль с одежды, подхватил под мышки ближайшего к нему мальчонку в рваной грязной рубахе, с черными босыми ногами, тот завизжал, но сразу перешел на восторженный писк, как только его поместили на коричневое кожаное сиденье.
– Как зовут? – строго спросил его Травин.
Мальчик молчал, вытаращив глаза.
– Емеля это, – подсказал кто-то из его друзей, что побойчее.
– Так, Емеля, назначаю тебя главным часовым. Смотри, это руль, клади ладони сюда. Не бойся, не укусит тебя этот железный зверь. И следи, чтобы никто не покусился на социалистическую собственность. Сделаешь?
