Папка с делом об ограблении банка лежала прямо под той, что он просматривал. Травин ее изучил очень внимательно – другой бы пометки делал, но отличная память реципиента, доставшаяся по наследству, позволяла запоминать большую часть текста со второго раза почти дословно, надо было только перерыв сделать, минут пятнадцать. После контузии и слияния личностей эта способность ухудшилась, но за несколько лет почти восстановилась. Сергей бегло просмотрел протоколы допросов кассиров, там ничего интересного почти не было, а вот на допросе слесаря, который сосед Ферапонтовой, хмыкнул.
– Вот тут и покопаемся, – пробормотал он, переворачивая лист. Привычку озвучивать свои мысли Сергей приобрел еще в детстве, так и думалось легче, и разрозненные детали лучше вместе складывались.
Дальше шел акт осмотра найденного тела и предметов при нем, факт того, что сумочка потерпевшей была пуста, был особо отмечен следователем – обведен красным карандашом. Тут Сергей с Мальцевым согласился, не могло быть так, что полная сумка превратилась в пустую внезапно, да и если бы этот Бондарь, который охранник Липин Егор Кузьмич, решил бы взять с собой бумаги, он бы и сумку взял, зачем следствию зацепки оставлять. Нет, тут явно кто-то другой пошарил, может, без умысла.
В деле нашлись и сведения об украденных деньгах – восемьдесят тысяч рублей. В два раза меньше того, что нашли в мешке Никифора, но это как раз, по мнению Травина, легко было объяснить – преступники решили, что золотые червонцы хранить и переносить легче, чем бумажные деньги, и обменяли их на монеты по обычному курсу, государство хоть и гарантировало золотое содержание бумажного червонца, но на деле расставаться с золотом не спешило. К тому же бумажки все пронумерованы, а монеты – они одинаковые.
– А ведь получится у них, – решил Травин. – Ну и пусть, из банка, значит из банка. Так даже лучше.
Сваленные у стены фабричные бумаги поначалу Сергея не заинтересовали совершенно, но потом, рассудив, что если вот эти документы так брошены, да еще и в таком количестве, то их особо никто не проверял, он взял с собой несколько накладных из тех папок, что были отложены отдельно, и засунул за пазуху. Мальцева отчего-то интересовали поставки мануфактуры на склады, но, похоже, он этим делом перегорел – на бумагах уже собиралась пыль, и за их сохранностью не следили.
Когда Травин уже готовился вылезти наружу, его взгляд зацепился за еще одно стоящее в шкафу дело, на корешке которого стояла фамилия Абрикосовых. Над ним Сергей просидел почти до рассвета, аккуратно доставая с полки все новые и новые сшитые блоки бумаг. На делах стояла пометка о закрытии с подписью прокурора, значит, следствие пришло к выводу, что те грабители, которых он на складе порешил, мокрухой занимались. К этому и справочка была от криминалиста, о совпадении отпечатков пальцев. И именно это Травину очень не понравилось.
– Как ты там сказал, Пал Евсеич, уж слишком все идеально складывается? – хмыкнул он. – Куда уж идеальнее. Вот только как эти бакланы перо посеяли, кто бы мне объяснил. Нечисто тут дело.
Он прикрыл створку, стараясь прижать посильнее, чтобы шпингалет попал в углубление, и вернул шурупы решетки на место, когда уже начало светать. С габаритами Травина остаться незамеченным было нелегко, но он, похоже, справился, прошелся до вокзала, перешел на другую сторону путей, дошел до Истомкина, купил по пути в открывающейся лавке только что испеченную выпечку, а к ней большой кувшин молока у какого-то крестьянина, вернулся по тракту к дому, залез через окно в свою комнату и завалился спать, предварительно запрятав изъятые у следствия бумаги в оборудованном схроне, рядом с браунингом. И проспал крепким и спокойным сном аж до полудня.
Когда он, растягиваясь и зевая, вышел в общий зал, его встретил взгляд девяти пар глаз. Четыре из них Травин знал, а вот остальные были совершенно незнакомые.
– Это что за нашествие?
Петр поднялся со стула, зачем-то откашлялся.
– Товарищ Травин, – начал он.
– Не на митинге, – прервал его Сергей, – давай кратко и, главное, по существу.
– Так это, – Петя замялся, – друзья это наши. Я их давно знаю.
– Друзья – это хорошо, – Травин чуть наклонил голову.
– Пожить они с нами могут? – спросил подросток. – Тут такое дело, дядя Сережа, холодает уже, на улицах ночью-то особо не поспишь, а вот Кирюха, Сема, Машка…
– Короче.
– В общем, раз деньги появились, мы можем и их накормить и одежку купить, мы-то кое-как пристроены, а они мыкаются где придется. Можно, они немного с нами поживут?
– Родные у них есть? – уточнил Сергей. Визит в СПОН он вспоминал с содроганием и никого больше опекать не хотел.
– Да, – разочарованно ответил Петя.
– Ну тогда пусть живут. Порядок вы знаете, второй этаж в вашем распоряжении, обустраиваетесь сами. Если кто будет воровать, хулиганить, попрошайничать или другим подлости делать, вылетит в момент. Принесете метрики, если есть, я вас в книгу домовую впишу. Обязанности по дому распределите. Ты, Петр, за старшего, с тебя основной спрос.
По ошарашенным лицам детей было понятно, что они готовились к совершенно другому – долгим убеждениям, спорам, даже аргументы приготовили наверняка какие-то железобетонные. А на Травина прямо детством в очередной раз повеяло.
Новенькие были примерно одного возраста с Петром, от двенадцати до четырнадцати лет, и Сергей немного представлял, как могут складываться отношения в детском коллективе. Сначала новички будут осваиваться, может быть, неделю или две, а жившая здесь с весны четверка знакомить их с домом. Потом новенькие обживутся и начнут качать права – их пятеро против одного подростка и трех совсем еще детей. Ну а потом он, Сергей, вмешается, и все будут вести себя тихо и смирно. В этом он не сомневался, как и в том, что проблем лично у него с жильцами дома не будет. А если вдруг возникнут проблемы у самого дома, то затем он и этим домом управляет, чтобы их решать.
Но, на удивление, обжились новички уже к обеду, трое новоприбывших подростков заявились к Сергею и затребовали материалы и инструменты для обустройства, среди них особенно выделялся один – Кирилл, невысокий черноволосый крепыш, он в плотницких инструментах разбирался гораздо лучше Травина.
– Батя мой плотником был, – охотно объяснил он. – Помер два года назад, а до этого мы с ним по деревням ходили, правили, что худое. Как на погост снесли, меня и Машку к тетке отправили, на фабрике тут работает прядильщицей, а у нее детей своих пять штук мал-мала, мы ей и не нужны. В двух комнатах ютятся, тетка из сил выбивается, своих бы прокормить и одеть. Старшие-то братья в Ленинграде на завод устроились работать, к себе зовут, здесь перезимуем и к ним поедем, чтобы, значит, вместе быть. А дом хороший, крепкий и теплый, чуть подновить – и жить можно. Мне Петро сказал, весной все равно съезжать надо, так мы вам подмогем и обузой не будем. Семен вон тоже рукастый, камень хорошо кладет, батя его научил. На стройке в прошлом году придавило по пьянке.
