Сергей вздохнул.
– Ты ведь сам не веришь, Мальцев, что я в этом замешан. Потому и на откровенность вызывал, и сейчас вон маринуешь, вместо того чтобы обвинение предъявить. А я помочь могу.
– Это как же? – усмехнулся следователь. – Преступников найдешь?
– А если и так.
– Сладко поешь, – следователь бросил карандаш на стол. – Замочил ты мокрушника, честь и хвала, ладно, признаю, и по делу только свидетелем до сих пор проходишь, но, хоть доказательств пока нет, думаю, что это подельник твой был, вот и пытаешься сейчас выкрутиться, мозги мне заморочить. И с Пасечниковым тоже сговорился. Нет у меня к тебе доверия, гражданин Травин. Ни к тебе, ни к твоим словам. Все вы одинаковые, как прижмет вас советское следствие, изворачиваться начинаете, придумываете все подряд, только чтобы ответственности избежать. Но пролетарский суд разберется, кто преступник, а значит, место твое на киче.
– Я докладную с утра завез в коммунхозотдел, – как ни в чем не бывало сказал Сергей. – Как раз до того, как меня милиция повязала.
– Какую еще докладную?
– Имущество у Ферапонтовой обнаружилось. Огородик в пригороде, с сараем, выданный городом в пользование. В связи со смертью пользователя подлежит возврату. Мне вот интересно, сейчас эта бумага в подотделе землеустроительства лежит, завтра они примут решение и будут составлять предписание, чтобы опись сделать. Дело это небыстрое, но дня через четыре, хотя, может, и через недельку, а то и месяц, кто-то из инспекторов поедет проверять, что и как.
Мальцев задумался, покатал карандаш по столу.
– И что ты там нашел? Не просто так сказал ведь?
– Бумажки интересные, – Сергей хмыкнул. – Эта кассирша документики вынесла, так по ним видно, что директор банка кредиты выдавал частникам, у которых склады обнесли. Нэпманы эти долг этот пока не вернули, и кажется мне, не собирались вовсе. А еще – что перед смертью Абрикосов двадцать тысяч из банка забрал.
– Интересно, – Мальцев даже чуть привстал со стула, наклонился к Травину. – И где теперь эти бумажки?
– Там же, на месте лежат. Только ты, Пал Евсеич, обыск там устраивать не торопись, тайком забери.
– Это с чего такая таинственность?
– Сдается мне, – объяснил Травин, – кто-то информацию оперативную сливает бандитам, и уже давно, может из коммунхоза, а вдруг и из адмотдела. Если ты туда с милицией приедешь, человечек этот затаится, и его уже не выковырять. А так, выдаст себя, проявится обязательно, они ведь Ферапонтову наверняка за эти бумажки укокошили, знала она слишком много, все выплаты через нее шли.
Мальцев что-то оживленно чертил на листе бумаги.
– Я правильно тебя понимаю, что частники брали кредит в банке, покупали товар, потом его у них воровали, и кредит они вернуть не смогут, так что долг им спишут? Верно? Нет, наверняка и кражи-то не было, прямо с фабрики увозили, гниды, а со складов только малую часть, поэтому и ограбления им нужны были, чтобы следы недостачи скрыть. А нэпманов убивали, чтобы это не всплыло. Погоди, так жертвы эти, которых убили, они кредит как раз не брали, Абрикосов – так просто продал свой магазин и деньги забрал.
– Точно, – кивнул Травин, то, что сказал Валет, он решил пока следователю не говорить, но намекнуть надо было, – выходит, кражи со склада и убийства не связаны никак, а значит, Панченко нэпманов не убивал. И ходит убийца пока на свободе.
– Ты же читал дело, нож с его пальчиками нашли. Как только Панченко умер, убийства прекратились.
– Ножик этот, – Сергей поморщился, – ну никак орудием убийства быть не может. Сам посуди, горло Манукянцу располовинили от уха до уха одним движением вместе с гортанью, не просто вены вскрыли, а чуть не отрезали голову, тут посерьезнее оружие нужно, вроде как шашка или тесак. Или бебут какой-нибудь, у казаков такие видел. Шея, она только с виду нежная и беззащитная, а там и мышцы, и хрящи, и жир, просто так не разрезать, и сила нужна большая, и лезвие острое и достаточно длинное. Топором еще можно с хорошей заточкой, но им проще перерубить, а тут рана резаная была.
– Со знанием дела говоришь, – хмыкнул Мальцев. – Самому вот так приходилось?
Травин кивнул.
– Ты кому-нибудь еще об этом рассказывал?
– Нет, только тебе.
– Хорошо, и не говори. Мы же дело вместе изучали, и я, и Гирин с Карецким, а они-то уж должны были знать, в Красной армии вместе служили, странно это.
– Вот и я говорю – странно.
– Ты раньше времени поклеп на работников органов не наводи, – строго сказал Мальцев, – каждый может ошибиться. Но как только что узнаешь, сразу ко мне, никакой самодеятельности.
– Обещаю.
– Хоть и скользкий ты тип, Травин, но признаю, резон в твоих словах есть. И вот еще, от Дарьи ты отступишься.
– Нет. Да и не пара она нам с тобой.
– Почему? – изумился следователь.
– Такие женщины не для долгих отношений, Пал Евсеич, они свободу ценят. Вон, дела у нее вчера были, так она меня домой отослала, без извинений или смущения. Надо порвать будет, так же спокойно это сделает. Ты же, может, семью с ней хотел создать, детишек чтобы нарожала, борщи варила да дома сидела. Я-то тебя помоложе буду, но поверь, не выйдет ничего.
– Не твое это дело.
– Личные дела впутывать не будем?
– Не будем, – кивнул Мальцев. – Только потому тебя выслушал, Травин, что мысли у нас с тобой схожие, тоже чувствую, две разные банды это. Да и в то, что ты замешан, тоже не очень верю, но учти, следить буду постоянно. Чуть дернулся куда, тут же из свидетеля в обвиняемого превратишься. И чтобы никаких там пинкертоновских штучек, я – следователь, и это мои дела, а не твои. Буду вызывать тебя на допросы, тогда и разговаривать будем. С Ферапонтовой и ее землей нарисуешь все и расскажешь, что и как. В остальном тоже никаких тайн.
– Договорились, – Травин нарисовал кое-как на листе бумаги подобие карты, обозначил, где находится сарайчик, объяснил, как его гарантированно найти, приподнялся, звякнул наручниками. – Паша, пистолет мне дашь? Лучше парабеллум, я к нему с войны привычнее.
– Крынько! – крикнул следователь. В комнату заглянул милиционер. – Снять с задержанного наручники, вывести из здания. И чтобы духу его здесь не было.
Несмотря на обеденное время, Сергей успел еще вернуться к зданию коммунхозотдела, забрать мотоцикл, оставленный на попечение дворника, и прокатиться по нескольким объектам. Пришел домой он только часов в восемь, голодный и уставший. Хотел было к соседке пойти, но его перехватил Кирилл.
– Дядя Сережа, – сказал он, – деньги сегодня занесли.
– Все?
– С запасом, сто пятьдесят рубликов бумажками. Сказали, полтинник – это за фингал, который Петрухе поставили. И вот еще, – Киря протянул Сергею листы бумаги, – велено передать с нижайшим поклоном.
