Он развернулся и пошел из моей комнаты, и тогда я, не выдержав, бросила ему в спину:
– А ты знаешь, что все это время, пока школа отменялась, я писала заявления о пропусках от твоего имени? Мне иногда кажется, что я умею расписываться твоей подписью лучше тебя самого.
Отец повернулся и наградил меня безразличным взглядом.
– Будет тебе заявление.
– Мне оно ни к чему, – я пожала плечами, поднявшись. – А вот моей классной очень нужно. Впрочем, ты ее ни разу и не видел, мою классную. Ты хотя бы знаешь, что она преподает математику?
Обвинения сыпались на отца, как из рога изобилия.
Мне нужно было куда-то девать свои эмоции. И если вчера я рыдала, то сейчас слез позволить себе не могла. А потому перешла в атаку.
– Знаю, – это было все, что сказал отец, прежде чем покинуть мою комнату.
Вот и поговорили.
Я встала, надеясь, что отец, обидевшись на несносную дочку, запрется в своем кабинете и не будет мешать моим сборам.
Что ж.
Посмотрим, кто кого перетанцует.
Было определенно точно известно, что я пойду не в школу. А интуиция и здравый смысл к тому же подсказывали, что место, куда мы отправимся, каким-то образом связано с Янтарной. И я не стала долго размышлять над своим образом.
Они не хотели Алину – что ж, они получат ее племянницу.
Почистив зубы и позавтракав остатками творога (тем утром я перестала любить творог), я вынула из шкафа то самое платье-паутинку, в котором была на шабаше. К счастью, к тому времени я уже успела привести его в порядок. Но вместо того, чтобы накрутить волосы, я просто расчесала их и бросила за спину – у меня они тоже шли волной.
Я подвела глаза, не став добавлять в уголки кокетливые стрелки. И очернила их тенями. Покрыла лицо пудрой, слишком белой для лица, с которого ещё не успел слезть загар. И нанесла на губы едва различимый блеск.
Племянница своей тети.
Конечно, меня нельзя было принять за Янтарную, даже издалека, но у нас имелось много общих черт. У меня, Алины и моей матушки, ее сестры.
Видела бы эта матушка меня сейчас! Что бы она сказала? Отругала непутевого ребенка – или похвалила? Она ведь тоже любила сбегать. А потом – однажды – сбежала и не вернулась.
Отец заглянул в мою комнату спустя сорок четыре минуты после моего пробуждения. Посмотрел на меня – и я подняла на него подведенные глаза. Спросил:
– Ты готова?
– Всегда.
И я вышла из комнаты.
Покинула свое убежище, в последний момент успев прихватить сумку с телефоном. Надежда жила. Связь не ловится внутри квартиры, но вне ее? Должно было сработать. Будет жалко, если не сработает.
Мы вышли на улицу, и я вдохнула воздух с невероятным наслаждением.
Свобода.
От двери до двери – и все-таки свобода.
Впервые за осень я села в машину отца. Он сам открыл мне дверцу, приглашая забраться внутрь. И я села на переднее сидение, справа от отца, хотя многое отдала бы за то, чтобы не садиться. А в детстве, помнится, я всегда мечтала сидеть спереди…
Доставать при отце телефон было боязливо.
Поэтому я просто смотрела вперед, держа спину идеально ровно, как будто была готова в любой момент сорваться и убежать.
Я узнавала эту дорогу.
Правда, вчера мы ехали в сторону моего дома – не-дома, а сегодня – от него.
Белое здание.
Я осознавала, что увижу его.
Вот только прежде, чем это случится… я должна знать.
– Что стало с Кириллом? – спросила тихо, даже не повернувшись в сторону отца. Лишь чуть покосилась взглядом, чтобы увидеть, как он, также не отрывая глаза от дороги, уточняет:
– Ты имеешь в виду ученика Янтарной?
Как будто не знал.
Сам ведь вчера сообщил мне, из-за кого это все.
– Да, именно его я имею в виду.
Мы остановились на светофоре, который только-только, прямо перед нами, сменил цвет на красный, и отец ответил:
– Он рассказал нам все, что знал, и мы его отпустили.
– С магией?
– У него ничтожный магический запас. Специалисты считают, что так было с самого рождения.
– Специалисты… – я покачала головой.
Все, что знал.
О тете? Обо мне?
Раскрыл даже те помыслы Янтарной, что утаил от меня? И почему… Просто так? За награду? После пыток?
Или в самом деле из-за меня?
Я поняла, что не хочу это знать. Потому что такое знание в любом случае приведет к последствиям. Я разочаруюсь либо в Кирилле, либо в отце – ещё больше. А в себе… Что ж, в себе я уже разочаровалась.
– Зачем ты вообще… – начал отец. На светофоре загорелся зеленый свет, и машина тронулась с места, прервав его слово. Водил отец всегда очень аккуратно и правилами дорожного движения не пренебрегал. – Зачем ты вообще на это пошла?
– Мне семнадцать лет, – напомнила я, как будто мой возраст имел к этой истории важное отношение. – В юности многие пытаются себя… найти.
Я почувствовала, что в горле вновь собирается ком.
И сказала себе: только не плачь, Яна, только не плачь. Ты – Снежная королева с льдинкой вместо сердца. И слезы тебе ни к чему. Пусть слезами обливаются те, кто их заслужил. А ты, несмотря ни на что, их не заслуживаешь.
– И она предложила тебе помощь в поисках? – поинтересовался отец.
Я напряженно улыбнулась и ответила:
– Нет. Я просто нашла в ней себя. Ты знаешь, что она не хотела быть тенью матушки? Знаешь, что она мечтала встать с ней на одну ступень? Нет, ты не знаешь. А я знаю. Она сама мне рассказала.
– И ты ей поверила?
– И я ей поверила.
Угол белого здания выглянул из-за поворота, и сердцебиение участилось.
Я угадала. Мы направлялись именно к нему.
– Зачем?.. – только и спросила я. Отец все понял.
– Делай ставки, поверят ли Янтарной остальные.
Кажется, я побледнела.
Я даже физически почувствовала, как кровь отходит от моих щек. Можно было обойтись без пудры. Сейчас для моего белого лица она была слишком темной.
Что они собираются сделать?
С тетей? Со мной? Со связью, образовавшейся между нами? С Кириллом?
Мне стало страшно.
Я давно так не боялась.
Все слишком серьезно, в мое дело вмешался некто свыше, и это забрало у меня последний шанс на повторную игру.
Машина остановилась.
