– Ты знаешь что не сможешь победить. Поэтому постарайся принять все, что будет с честью. – подхожу и поправляю ему смявшееся кружевное жабо. Он смотрит так, что становится неловко и мучительно. Хочется сказать: ну что ты там себе выдумал, глупый? Но я не хочу поощрять его ни единым словом. Я упорно не вижу, что наши братско-сестринские отношения Крис с недавних пор в одностороннем порядке решил превратить в запретную любовь. Он просто слишком романтичен, а меня искренне жалеет, вот и выдумал… глупый. Все это пройдет, конечно, и однажды ему будет за эти взгляды так же стыдно, как мне сейчас.
– Я убью его или умру сам.
Вздыхаю. Все мои надежды связаны лишь с тем, что дуэлянтам нельзя разговаривать после вызова. А значит Крис не сможет сказать Хардману что-то, за что тот все таки решит его не просто проучить, но убить.
– Удачи. И спокойной ночи.
Похлопываю по плечу и иду к себе с бумагами в обнимку.
Закрываю дверь своей комнаты, бросаю бумаги на постель. Подхожу к туалетному столику и расстегиваю верхние пуговицы платья.
Так и есть. Снова впился в кожу да еще и сильнее чем когда-либо. Какой позор! Какой ужас. Этот Рейнар Хардман нравится моей волчице!
Запрокинув голову, медленно устало вздыхаю. Осталось продержаться всего-то до осени. После стольких лет три месяца – это ерунда. Брачный контракт будет подписан и можно будет без последствий для семьи стать такой же как все эти волчицы – похотливой послушной самкой.
Сажусь к туалетному столику, зажигаю свет поярче, беру пинцет и острый крючок, которым достаю из артефактов камни. Но одно дело вынимать камень из оправы, и совсем другое доставать его из собственной кожи.
Мой артефакт – кулон на шее – очень неохотно выходит из груди. Поспешно утираю салфеткой струйки крови, чтобы не запачкать платье и нижнюю сорочку. Как же это все унизительно, больно, мучительно… Ну почему я не человек. Почему во мне сидит… эта тварь!
Не позволяю себе ни слез ни стонов. Хватит жалеть себя. Через несколько минут мучений артефакт-кулон снова лежит на коже. Промокаю кровь, обрабатываю настойкой. Регенерации предсказуемо нет, так что привычно делаю небольшую повязку. Грудь выглядит ужасно – вся в красных рубцах. Регенерирующие артефакты берегу совсем на крайний случай, не смогу объяснить Крису, почему так часто их использую, а мои артефакты именно он наполняет. Сама практически к этому не способна.
Артефакту с каждым годом все сложнее подавлять моего зверя. Я давно стала женщиной, а после первого оборота ни разу не дала волчице воли, потому что прекрасно представляла чем займется это похотливое создание.
Каждый раз как я чувствую желание, азарт, страх, любые сильные яркие плотские эмоции зверь внутри оживляется и артефакт усиливает воздействие. Вот уже пару лет он не может до конца справиться и от натуги впивается в кожу, пытаясь быть ближе к объекту воздействия, к моей волчице. Все это не может длиться бесконечно, мое изобретение конечно революционно, но несовершенно и абсолютно бесполезно. Никто из двуликих не захочет подавлять зверя.
А я хочу. Не хочу быть такой, какой была в свой первый оборот. Не хочу позволять любому чужому мужчине делать со мной всякое… Меня передергивает и я поспешно отгоняю образы.
И тем не менее, прожить всю жизнь под артефактом невозможно. Короткая и безрадостная это будет жизнь. Смотрю на себя в зеркало и вспоминаю слова Хардмана.
«Любой волк прежде отгрызет себе лапу…»
Мне безразлично, что это похотливое животное обо мне думает. БЕЗРАЗЛИЧНО! Как будто мне хотелось быть в бесконечном списке его любовниц. Еще чего! Весь город знает какие там в их логове порядочки и сколько Хардманов появляется вне брачных уз. А мэрия смотрит сквозь пальцы и знай себе записывает новорожденных волков Хардманами— еще бы, сильный и многочисленный клан оборотней это не худшее дополнение к городскому быту. У нас тихо и безопасно, к нам неохотно ездят вампиры и проезжие оборотни ведут себя тише воды. А эпизодов насилия оборотней над людскими женщинами не больше чем с мужчинами-людьми. И я прекрасно понимаю, что это потому, что оборотням в их клане дают сбросить пар, не загоняют в наши, человеческие строгие рамки брачных уз.
Рационально и продуктивно? Да. Отвратительно? Да!
Робко беру давно забытую пудреницу и прохожусь пуховкой по лицу. Взгляд Хардмана обжег во мне что-то до самых костей. Презрение, отвращение и гадливость. Неужели я настолько неприятна?.. Выгляжу, конечно, больной, круги под глазами, кожа бледная, тонкая, кое-где просвечивают сосуды. Волосы блеклые, и я снова похудела. В расстегнутом вороте платья краснеют рубцы, оставленные артефактом.
Да, настолько – приходится признать. Я и так не родилась яркой красоткой, а вечная борьба со зверем изуродовала меня окончательно. Ну и пусть! Гневно засовываю пуховку обратно в коробку. Зато я мыслю своей головой, а не тем что между ног.
Встаю и иду укладываться спать.
Регенерация восстановит здоровье, когда придет время снять артефакт. Точно узнать насколько сильно я навредила своему зверю пока не могу, но каждый раз наполняя артефакт я убеждаюсь, что волчица жива. Потому что если она умрет, другого источника магии у меня, двуликой, не будет. В практической магии я слаба как ребенок. Придумать новое, изучить то, что доступно – о, в этом я хороша. А вот даже мои личные артефакты частенько наполняет добрый заботливый Крис. Все, кроме самого главного. Его поддерживает мистер Густав, опекун. Я придирчиво снимаю артефакт каждые три месяца, уезжая в дальнее поместье Валле и закрываясь там ото всех на две недели.
Эти две недели каждый раз ужасны.
Восстанавливается тело, зверь поднимает голову. Меня мучают перепады настроения, бессонница и желание. Из собранной благовоспитанной девушки я становлюсь взбалмошной, глупой волчицей, которая хочет носиться по лесу, охотиться, играть и больше всего – спариваться.
Совсем скоро я стану такой на постоянной основе. От такой перспективы мороз проходит по коже. Мне кажется что я – Виолетта Валле – скоро исчезну и мое место займет она. Та другая, которая с рождения живет во мне и которой дали волю лишь однажды, когда она первый раз появилась в этом мире во плоти.
Но выхода нет. Периоды, когда я могу носить артефакт не снимая, все короче, а мой вид все хуже. Нельзя угнетать зверя без вреда для себя бесконечно. Поэтому опекун принял решение – свадьба будет осенью. К чему оттягивать неизбежное, я и так славно пожила человеческой жизнью аж до двадцатилетия.
Сижу в постели с бумагами при свете ночника. Столько еще нужно сделать, столько рассчитать. Если бы не взяла грант за фонарное освещение, то ни за что бы не дали строить фуникулер. А так столичные власти наблюдают за «самородком» так что снизошли.
Под дверь подсовывают письмо.
Минуту сижу не решаясь. Что сделать? Сунуть его скорей обратно, пока мой романтичный брат не ушел? Чтобы видел что я не собираюсь его даже читать. Я слышу как он стоит за дверью. Ждет чего-то.
