– Значит, через Джевал будет проходить больше кораблей.
Я ухмыльнулась, понимая его. Кой хотел подготовиться к тому, что количество кораблей из Безымянного моря и Узкого пролива у барьерных островов приумножится. Это и должно было случиться.
– По-моему, Джевал вскоре станет портом.
Я вернула ему бутылку виски.
– А ты не шутишь.
Он молча закупорил бутылку.
– Ты считаешь, это ерунда.
Смущенный, он мгновенно пожалел о том, что рассказал. Никогда я не видела Коя таким. Ни разу в жизни.
– Нет, не считаю. По-моему, это прекрасно.
– Конечно, – скептически проговорил он.
– Правда.
Кой кивнул, откинувшись на тросы.
– Можно кое-что у тебя спросить? Клянусь, что ни одной душе не расскажу твой ответ.
Он сощурился, взглянув на меня.
Я приняла его молчание за согласие.
– Почему ты перерезал веревку?
Кой насмешливо фыркнул, снова откупоривая бутылку. Он долго молчал и, прежде чем ответить, сделал три глотка виски.
– Уж если тебя соберутся убить, то это буду я.
– Кой, я серьезно. Почему?
Он пожал плечами.
– Ты джевалец.
– Нет.
Его взгляд устремился к небу.
– Я считаю, что если ты засыпаешь на острове, не зная, проснешься ли, то становишься джевальцем.
Я улыбнулась в темноте. Впервые мое сердце не сжималось от воспоминаний о проведенных там годах. Кой прав. Мы выжили вместе. А такую связь не так-то легко разорвать. Через пару дней он отправится на Джевал, о чем я, к своему большому удивлению, подумала с легким сожалением. За последние две недели я узнала Коя с той стороны, с которой он не открылся за все четыре года на Джевале. Я безумно счастлива, что все-таки вытянула его из воды на рифе в тот день, хотя потом и спасалась от него бегством на причал.
– Слезай! – резкий голос Уиллы пронзил тишину.
Кой опустил взгляд между ног, чтобы посмотреть на нее.
Она бросила под ноги смотанную веревку.
Кой приподнял бровь, когда она ушла.
– По-моему, я ей нравлюсь.
Я рассмеялась, отчего его глаза заискрились ликованием. Была бы я глупее, то решила бы, что мы друзья. Возможно, его посетила та же мысль, прежде чем он положил мне на колени бутылку и спустился вниз.
– Фейбл, – позвал меня Остер, стоя рядом с Паджем у штурвала. Он кивнул в сторону горизонта, я приподнялась, чтобы рассмотреть, что он увидел.
В закате луны появился утес Фейбл, почти не просматриваемый на черном море. В темноте сиял старый маяк безупречного белого цвета, построенный на узком полуострове, пронзающем море с восточной стороны островка.
Я спрыгнула с кливера, когда на главную палубу вышел Уэст.
– Взять рифы! – Он натянул на непослушные волосы кепку.
Забравшись на грот-мачту, я отвязала снасти, чтобы поднять парус. Сердце чуть не выпрыгивало из груди, пока люверсы бренчали о тросы. Хэмиш проделывал то же самое на фок-мачте, косо наблюдая за мной, и думал о том же, что и я. Либо меня осенила мудрая мысль, либо я сдурела, чтобы приказать нам уплыть из Скопления Юри. Теперь нам предстояло это выяснить.
Будто услышав мои мысли, Хэмиш внезапно улыбнулся и подмигнул мне.
Усмехнувшись, я полезла вниз по мачте, а команда разматывала лебедку. Каждая клеточка моего тела кричала от боли, наполнившей меня за последние четыре дня, когда я стянула с себя рубашку. Взяв ее, Уэст отдал мне пояс, и я молча обвязала его вокруг талии. Я нервничала, чего никогда не случалось со мной при погружении.
Временный якорь Уиллы плюхнулся в воду. Уэст начал завязывать на себе пояс, но я остановила его:
– Давай я посмотрю первой.
Под его глазами темнели круги, а порез на плече распух, несмотря на всевозможные попытки Остера очистить рану. Уэст измучен. А уж если я ошиблась насчет утеса, то Уэст не должен сам это увидеть.
Он не стал противиться и кивнул мне в ответ. Я перебралась за борт и спрыгнула, прежде чем успела передумать. Вода окутала меня, и я заработала ногами, отчего мои конечности пронзила ноющая боль. Я всплыла на поверхность, с корабля за мной наблюдала вся команда.
Я отвернулась от них, пытаясь успокоить дрожащее дыхание. Если я все же ошибалась, то подводила не Сейнта. Я подводила всех их. Снова.
Я нырнула под воду с легкими, полными воздуха, и замерла, почувствовав его.
Почувствовав ее.
В мои мысли проник теплый и мягкий шепот, окутывая меня в холодной воде. Я чувствовала Изольду. Будто она плавает рядом со мной.
Сердце бешено колотилось, пока я пробиралась сквозь толщу воды, работая руками. Зловеще спокойное море защищали скалистые и неровные берега утеса. Видно, что так далеко на восток шторм не дошел, отчего вода осталась чистой и прозрачной. Нежно-голубая, она блестела в лучах света.
На дне параллельной рябью покоились только бледные песчаные наносы. Ни одного рифа не видно. Песчаный ковер ограждали только утесистые стены из черного камня, поднимавшиеся до поверхности под большим углом, отчего бьющиеся о них волны пенились.
Если здесь и есть драгоценные камни, то понятия не имею, где их найти. Да и я не чувствовала их. Обогнув половину утеса, я посмотрела вдаль – ничего не изменилось. Поплыв по течению, я вынырнула на поверхность, когда легкие сжались от нехватки воздуха, и снова вернулась под воду. И опять почувствовала знакомое шептание, будто мама напевала мне перед сном. Опустившись на дно моря, я почувствовала давление воды на коже и стала изучать край скалы, опоясывающей остров.
В ней открывался проход в широкую пещеру, омываемую темными, почти черными водами, в которых перемещались и извивались тени. Над пещерой поднималась скала с заостренными и грубыми выступами.
Мимо меня пронесся поток холодной воды, и я вытянула руку, чтобы почувствовать его. Едва уловимое завихрение течения, но все же оно есть. Нахмурив брови, я оглядывала воду вокруг себя и замерла, вдруг заметив краем глаза, как что-то пошевелилось.
У края скалы в лунном свете, пронизывающем воду, вспыхнула копна темно-красных волос. Легкие прожигал воздух, я крутилась в потоке воды так, чтобы суметь оглянуться. Взбудораженно. Потому что, клянусь, на долю секунды она была там и исчезла, как легкая дымка в воздухе.
Изольда.
Под ногами я нашла камень и, оттолкнувшись, устремилась на поверхность – волосы развевались за мной. Подводная скала выступала из воды, поэтому, добравшись до выступа, я зацепилась за край камня. В выступе располагалась полость, но в ней не было ничего, кроме темноты. Ни единого пения самоцвета. Ни далекого свечения.
