На брусчатке рядом со мной появилась тень в длинном пальто. Я недолго наблюдала, как его развевал ветер, и все же развернулась к нему.
Сейнт был гладко выбрит, его голубые глаза сияли над высокими скулами.
– Чаю?
Я улыбнулась.
– Давай.
Мы шли плечо к плечу, в унисон стуча ботинками по брусчатке. Никогда я так с ним не ходила. Никогда не стояла рядом с ним или разговаривала вот так легко, кроме как на «Жаворонке» или в его аванпосте. Люди провожали нас взглядами. Интересно, они замечают в нем часть меня или часть его во мне? Был ли виден отголосок того, кем мы приходимся друг другу? Все казалось таким странным. Но приятным.
Впервые в жизни я не пряталась, как и он.
Сейнт остановился под раскачивающейся вывеской таверны и открыл дверь, прежде чем мы зашли внутрь.
Бармен встал со стула, за которым делал записи в журнале, и затянул завязки фартука.
– Доброе утро.
– Доброе, – поприветствовал его Сейнт и присел за небольшой столик у самого большого окна. Из него открывался вид на улицу, что ему очень нравилось. – Чайник чая, пожалуйста.
Я присела рядом с ним и, расстегнув куртку, поставила локти на стол. Он ничего не говорил и только смотрел из окна, разглядывая прохожих, мелькающих в золотых лучах. В нем не было того напряжения, которое обычно связывало его.
Бармен поставил на стол тарелку с поджаренным хлебом. Сейнт взял ломтик и аккуратно размазал по нему масло.
Стояла спокойная тишина. В моей голове кружились все вопросы, которые я давно хотела задать ему. Они так быстро переплетались, что я с трудом могла отделить их друг от друга. Но эти вопросы так и не нашли способа добраться до моих губ. Внезапно мне показалось совершенно ненужным задавать их. Вдруг они потеряли всю свою важность.
Между нами появился фарфоровый чайник голубого цвета, бармен также поставил две чашки и блюдца и даже ровно расставил их на столе. Довольный своей работой, он оставил нас, покорно кивнув.
Я взяла чайник и первой наполнила чашку Сейнта. Перед ним завихрился пар от черного чая. Таким я помню Сейнта лучше всего – спрятанный за какой-нибудь пеленой. Но никогда не в фокусе.
– Вчера я боялась, что ты не придешь. – Я придвинула блюдце к нему.
Сейнт взял ложку, лежащую рядом с блюдцем, и медленно размешал чай.
– Правда думала, что я не приду?
– Нет, – ответила я, наконец осознав правду.
В глубине души я знала, что он придет. Не знаю почему, ведь у меня не было повода, чтобы доверять ему.
За всю мою жизнь Сейнт ни разу не сказал, что любит меня. Он кормил меня, одевал, дал мне дом, но его близость ко мне имела границы. Даже в период времени, проведенный на Джевале, меня продолжала связывать с отцом какая-то нить. Отчего я считала его своим. И именно за это я цеплялась в те минуты, когда смотрела на двери пирса и ждала, когда же он в них войдет.
– Пришлось постараться, достать журналы у капитана порта, – объяснил он.
Я вспомнила полосу крови на его горле.
– Как ты их достал?
– Правда хочешь знать?
Я откинулась на спинку стула.
– Не очень.
Сейнт молча попивал чай. Чашка выглядела крохотной в его руке – на голубую краску падал свет, отчего она поблескивала на ободке. Сейнт потянулся к карману и положил на стол сложенный пергамент.
– Твоя лицензия.
Я уставилась на лицензию, слегка боясь прикоснуться к ней. Словно она испарится, как только я прочитаю текст. В моем горле снова застыли слезы.
– Той ночью, – голос Сейнта пронзил тишину, но он не поднял на меня взгляда, – не знаю, как я потерял ее.
Я распрямила плечи, чашка дрогнула в моей руке. Я поставила ее на стол.
– Вот она была рядом, а потом… – Он выдохнул. – Корабль накрыл шквал, и Изольда пропала.
Я обратила внимание на что, что он назвал маму по имени. Как оно слетело с его губ. Словно молитва. Оно пронзило мое сердце насквозь.
– Я оставил тебя на Джевале не потому, что не люблю тебя.
– Сейнт. – Я попыталась остановить его.
Но он не обратил на меня внимания.
– Я оставил тебя, потому что…
– Неважно.
– Важно. – Он поднял взгляд, его голубые глаза окружали покрасневшие веки. – Я оставил тебя там, потому что никогда ничего не любил на этом свете так, как тебя. Ни Изольду. Ни торговлю. Ничего.
Обжигающие слова заполнили собой всю таверну и так крепло скрутили меня, что у меня сперло дыхание. Они давили меня, пока моя душа не приняла странную неузнаваемую форму.
– Я не планировал быть отцом. Не хотел им становиться. Но когда впервые взял тебя на руки, ты была такой малюткой. Никогда в своей жизни меня не переполнял такой страх. Кажется, я вообще не спал с момента твоего рождения.
Я смахнула слезу с подбородка.
– Ты понимаешь, что я говорю?
Я кивнула, не в силах что-либо произнести. Он развернул руку на столе и потянулся ко мне, но я не взяла его ладонь. Вместо этого я крепко обняла себя руками и прильнула к нему. Прижалась лицом к его пальто, как в детстве, а его руки обняли меня. Я закрыла глаза, по щекам потекли ручейки горячих слез.
Ничего нельзя изменить. Никакие деньги или власть не смогут повернуть время вспять к той ночи в Силках Бури или к тому дню, когда Изольда из ниоткуда попросилась на корабль к Сейнту. Все это длинная череда трагически прекрасных событий, которые скрепляли нас.
Но больше всего сердце разбивало то, что после всего, благодаря какой-то невидимой темной силе, я все же гордилась тем, что родилась дочерью Сейнта.
Его грудь вздымалась, а рука крепче сжалась вокруг меня, прежде чем Сейнт убрал ее. Я вытерла лицо, шмыгая носом, Сейнт полез в карман.
В его пальцах сверкнула серебряная цепочка. Ожерелье моей мамы.
– Она бы хотела, чтобы оно было у тебя, – сказал он дрожащим голосом.
Я подняла его за цепочку, кулон упал мне в ладонь. Морской дракон из зеленого морского ушка сиял на свету, переливаясь голубыми и фиолетовыми волнами. Я чувствовала ее в нем. В воздухе появился призрак мамы.
– Уверен? – прошептала я.
– Уверен.
Я зажала кулон в ладони, меня окутало отчетливое пение.
Прозвенел портовый колокол, когда я положила ожерелье в карман.
– Пора идти, – хрипло проговорила я. Команда будет ждать.
Сейнт подлил себе чая.
– Направляешься в Серос?
Встав, я кивнула. Мои губы растянулись в улыбке.
– Увидимся там?
