Он поднял чашку, не открывая от нее взгляда.
– Увидимся там.
Я толкнула дверь и подняла воротник куртки, чтобы защититься от утренней прохлады. В деревне уже кипела жизнь, улицы наполнили тележки, в магазинах открыли витрины. Я устремила свой взгляд на воду и направилась к порту.
Вдруг в окне промелькнуло отражение фиолетового цвета, я резко остановилась, устремив взгляд на противоположную сторону улицы. Голландия стояла в сводчатом дверном проеме «Вульфа и Энгеля», колко смотря на меня. Ветер раздувал меховой ворот ее накидки, доходившей до ее подбородка. На ушах висели сверкающие серьги, выглядывающие из-под ее волос.
Она была по-прежнему роскошна. Красива. Хоть она и лишилась перстня и лицензии, у нее все еще оставались деньги. Голландия никогда не будет в чем-либо нуждаться, и что-то подсказывало мне, что она найдет способ заполучить хотя бы кусочек свое прежней власти в Бастиане. В любом случае ее никогда не интересовал Узкий пролив.
Она стояла как вкопанная, даже не моргала, но затем направилась внутрь чайной.
И могу поклясться, что, когда она оглянулась через плечо, прежде чем скрыться в заведении, я увидела улыбку на ее лице.
Сорок один
Пойма Сегсей исчезла, как скрытое туманной пеленой воспоминание сна.
Я стояла на самом верху фок-мачты, затягивая снасти; ветер все сильнее надувал паруса. Они выгибались ровными дугами на фоне голубого неба. Услышав, как соленый ветерок обдувает парусину, я закрыла глаза. Втянула в себя воздух и прильнула к мачте, понимая, что ни за что в своей жизни не хотела бы сходить с этого корабля.
Я опустила взгляд вниз: на палубе стоял Уэст, наблюдая за мной. Его полностью поглотил золотой свет, отчего он щурился, а от того, как ветер натянул вокруг него рубашку, мне захотелось скрыться с ним в его каюте при свечах.
Я полезла вниз и спрыгнула на горячую палубу босыми ногами.
– Проверим? – спросил он, закатывая рукава.
– Ага.
Я обошла Уэста, но он поймал меня за руку и притянул к себе. Стоило мне развернуться, как он поцеловал меня. Его рука обвилась вокруг моей талии, я прижалась к нему, и Уэст наконец отпустил меня. Его пальцы соскользнули с моих, и, направившись к крытому проходу, я юркнула в каюту, в которой за столом Уэста сидел Хэмиш – перед ним лежали два раскрытых журнала.
Он взглянул на меня поверх своих очков.
– Все подготовили.
Он кивнул в сторону самоцветной лампы на столе. Рядом с ней меня ждал сундучок, полный самоцветов.
В связи с резонансным коварством Голландии торговцы из Узкого пролива и Безымянного моря усилят контроль над своими компаниями: будут дважды и трижды перепроверять продаваемые камни, чтобы не лечь под гильотину Торгового совета.
Я села на стул, зажгла спичку и подожгла свечу под линзами. Когда фитиль зажегся, я взяла пальцами первый камень – аквамарин. Я поднесла его к свету, чтобы он проходит через него, и проверяла цвет камня, как меня учила мама. Затем положила его на стекло лампы и посмотрела сквозь линзы, обращая внимание на структуру самоцвета. Закончив, я отложила аквамарин и взяла другой камень.
У всего есть язык. Послание.
Это было первое, чему мама научила меня. Но впервые я поняла, что она имела в виду, когда осознала, что от нее исходило пение. Всегда, когда она была рядом, я ощущала его.
Оно звучало, когда она нагнулась над гамаком в темноте и прикоснулась губами к моему лбу. Я чувствовала маму, даже когда висящее надо мной ее ожерелье едва освещалось дрожащим светом лампы.
Это пение я ощущала нутром.
Изольда.
Я оглянулась через плечо на кулон морского дракона, свисающий с гвоздя над кроватью и раскачивающийся от крена корабля. Я встала на ноги и, прошагав через всю каюту, сняла ожерелье с крючка и вытянула его перед собой.
То же чувство завладело мной, когда я стояла в аванпосте Сейнта в Пинче: дух мамы взывал ко мне сквозь ожерелье. И я снова почувствовала его, когда ныряла на утесе, у которого словно излучались частички ее души.
Я пригладила морское ушко большим пальцем, смотря, как под зелеными волнами струились фиолетовые вкрапления. Четкий звук пульсацией отдавался в мою ладонь. Словно каким-то образом Изольда была внутри него. Будто…
Внезапно у меня перехватило дыхание, легкая дрожь пробралась к рукам, и серебряная цепочка соскользнула с моих пальцев.
Хэмиш отложил перо.
– Что такое?
– Вдруг это была не она? – прошептала я, но слова рассыпались.
– Что?
– Вдруг я не ее почувствовала на утесе? – Я посмотрела на сбитого с толку Хэмиша.
Я поднесла кулон к свету, струящемуся сквозь окно, внимательно изучая работу по серебру. На углах ни одного рубца, каждая часть морского дракона безупречна. Я перевернула его.
Моя челюсть отвисла, когда я заметила ее. Эмблему Ротов. Вдавленную в ровную поверхность. Едва заметная, но все же есть. Я бы даже не узнала ее, если бы не увидела в Бастиане.
Не случайно Сейнт заказал ожерелье в Бастиане. Не случайно его сделали Роты. Так что не из-за сентиментальных чувств он вернулся на «Жаворонок» за ним.
Я открыла ящик стола Уэста и обыскала его содержимое в поисках ножа. Затем села на пол и уложила перед собой кулон. Стоило мне поднять лезвие в воздух, как Хэмиш бросился ко мне.
– Фейбл…
Я с треском вонзила лезвие ножа в лицевую сторону кулона. Морское ушко треснуло, а после второго удара распалось на кусочки.
Нож выпал из моей ладони, я прижала руку ко рту, широко распахнув глаза.
Из разломанной раковины на нас смотрела блестящая и ровная черная поверхность. Даже в тусклом свете я заметила, как сияют фиолетовые переплетения на нем.
– Что за… – ахнул Хэмиш, отступив назад.
Чувство, которое окутывало меня каждый раз, когда я приближалась к маме, не относилось к Изольде. Оно относилось к ожерелью. Которое она никогда не снимала.
Сейнт не знал, где отыскать полуночник, но он знал, как найти его. Поэтому и отдал ожерелье мне. Такую подсказку поймет только мастер самоцветных дел.
Не свою маму я почувствовала на утесе. Я почувствовала полуночник.
Сорок два
В темноте Утес Фейбл напоминал спящего гиганта.
Когда мы опустили якорь, побережье скалистого островка едва виднелось под ночным небом.
Стоя на носу корабля, я чувствовала его, обдуваемая морским ветром. На утесе Фейбл не было рифов, но полуночник скрывался где-то здесь. Он должен быть здесь.
Возможно, Изольда в принципе случайно нашла его. Или, возможно, она следовала за пением самоцвета, словно мотылек летит на пламя.
