– А что у тебя за работа? – спросил Ник.
Они шли по набережной, приближаясь к мостику, такому низкому, что в канал не заходили даже катера.
– Это один день в городе. Тут, в Сент-Невее. Одна и та же улица, те же дома, перекресток, мостовая. Но по этой улице идут разные люди, в разное время. Утром – школьник. Вечером – уставший мужчина. Днем – женщина, многодетная мама. Ночью гуляют влюбленные. И каждый из них видит свою улицу. Понимаешь?
– Наверное.
– Я хочу показать, каким разным может быть город. Показать так, чтобы глянул – и прожил этот миг не собой, а другим человеком. Ощутил себя им. Прочувствовал. Не думать, а… сердцем. Душой.
– Интересно.
– Да. Но у меня не получается! Ну, разное освещение, другой угол, пропорции, оттенки – это все банально. Чего-то не хватает. Не могу поймать. А может, это не в работах не хватает, а во мне. Таланта, например.
– У тебя получится, – сказал Ник. Он действительно верил.
– Спасибо. Знаешь… Иди сюда! – Таня за руку втащила его на мост. – Встань вот так. Обопрись на перила. Чувствуешь?
Ладонь холодило железо. Медленно бежала под мостом вода – она казалась серо-сизой в этом ущелье без солнца. Каменные берега покрывали зеленые наросты.
– Сейчас день, а был вечер. Здесь стоял мужчина, так же положив на перила руку. Он каждый день ходит этой дорогой с работы домой. Вот уже девятнадцать лет. А вчера остановился и задумался. Через неделю у них с женой годовщина свадьбы. Придут дети, и дочь принесет маленького внука. Младенец похож на крикливую гусеничку, но мужчина его очень любит. Придут друзья. Коллеги. Родственники. Этот мужчина мало где был за свою жизнь, всегда находились дела поважнее: семья, работа. И вот он стоит здесь, смотрит на канал и думает, что многое уже не успеет сделать. Но он все равно счастлив. Посмотри его глазами! На стены, окна, воду.
Ник отдернул руку. Ему и впрямь почудилось, что он каждый вечер спешил по этому мосту домой. Туда, где его любят и ждут.
– А еще была женщина, – говорила Таня, сама положив руку на перила. – Давно. Во время блокады. Осень, начало подмерзать. А перед этим прошел дождь. Все – мостовая, доски, железо – покрыто наледью. Идти очень трудно. Она устала. На женщине грубое стеганое пальто, слишком большое и тяжелое для ее тела. Но все равно холодно. Потому что сама женщина не дает тепла, вымерзла изнутри. За пазухой хлеб и немного крупы – все, что удалось выменять. Дойти необходимо. Дома дети, своих двое и соседский, у которого погибли родители. Крохотный мостик – серьезная преграда. Женщина цепляется за перила. Она не видит ничего. Ни домов, ни канала. Весь мир сжался: только покрытые наледью камни и железо под рукой. Вцепиться, удержаться, подтянуть себя. Дойти.
Стало зябко, Ник повел плечами.
– А еще раньше тут был молодой офицер. Немного старше тебя. У него перчатки, но правую он снял и голой рукой взялся за перила. Новая шинель, новая портупея. Завтра он уезжает на фронт. Первая мировая. Ему страшно. И стыдно за свой страх, недостойный офицера. Он думает, что никогда не вернется в Сент-Невей. Смотрит на канал, но видит не его, а весь город разом, с его множеством мостов и каналов, с тесно стоящими домами, переулками, двориками. Вбирает в себя каждой частичкой. Не парадный Сент-Невей, а свой, родной.
Ник сжал перила. Он поверил на мгновение: город – действительно его. Здесь он жил, ходил по этим улицам. Еще чуть-чуть, и вспомнит.
– У меня кружится голова, когда я представляю это, – сказала Таня. – Одна точка, а какое множество миров. Таких разных, непостижимых! Вот здесь, где мы стоим.
Да, по этому мосту могли проходить его отец и мама. Дед в молодости, сразу после демобилизации.
– Это глупо? – смутилась Таня, Ник слишком долго молчал.
– Ну что ты! А он вернулся?
– Кто?
– Офицер.
– Нет. Он служил в Растьевском полку и погиб на позициях во время газовой атаки. Ну что, пойдем? – Таня запихала озябшую руку в карман Нику, и он сжал ее пальцы, согревая.
Перешли мост. Один поворот, и снова откроется людная улица. Не сговариваясь, Ник и Таня замедлили шаг. Остановились у глухой стены, почти не освещенной солнцем.
– Странно, – сказала Таня. – Я знаю про них. Но ничего не знаю о тебе. Откуда ты? Кто твои родители? Кого ты любишь? Чего ждешь?
Ник погладил в кармане ее пальцы.
– Я живу в Сент-Невее и люблю Сент-Невей. Мои родители погибли, я их не помню. Сейчас я с дедом. Больше родных у меня нет.
– А какой он, твой дед?
– Сильный. Цельный. Умный. Эрудированный. Знает, чего хочет, и все для этого делает. Не для себя хочет, для других, для будущих поколений. Дворянин, долг превыше всего. Им очень легко восхищаться, легко его уважать. Но с ним сложно жить. Сложно быть его внуком.
Ник впервые говорил о Георге Леборовски и не мог остановиться.
– У него высокая планка, а он этого даже не замечает. Ему кажется, так и должно быть. Он решает сложнейшую задачу и не дает себе ни малейшей поблажки.
– Ты хочешь, чтобы дед тобой гордился? Быть достойным?
– Конечно.
– Тебе кажется, иначе дед не будет тебя любить?.. Ой, извини! Я не должна так.
– Все нормально. Наверное, ты права. Но не только: уважение такого человека дорого стоит. Для меня это важно.
Свободной рукой Ник потрогал Танины волосы.
– Мне все время хочется к тебе прикасаться. Ну, не в том смысле. То есть и в том тоже. – Ник улыбнулся и с удовольствием заметил, что Таня покраснела. – Просто… Ты действительно существуешь? Я иногда не верю в это. Ты рядом, здесь. Разве так бывает?
Ник действительно не верил. За что ему – такой подарок? Он помнил себя, раздавленного болью. Как валялся в казарме и скрипел зубами, а бойцы разжимали ему челюсти и вливали с ложки разбавленный спирт, не жалея дефицитный продукт. Только после спирта получалось уснуть, и то чудилось в бреду: он не в казарме, а на своей лежке высоко над откосом, куда взрослому не пробраться. Нужно стрелять, уже поймал в прицел арефа – но тот превращается в зверя, огромного, бурого с проседью. Зверь поднимает голову и смотрит на Ника. Что ему крутой склон? Вспрыгнет. Ник хочет выстрелить, он должен, но не получается…
За что ему, не помнящему, не знающему о себе ничего, кроме войны, лечебницы и приюта, – такая девушка?
Таня вытащила его руку из кармана и прижала к своей щеке. Спросила:
– А ты?
– То есть?
– Ты – здесь?
Ник промолчал. Как, ну как можно рассказать ей?
Он наклонился и притронулся губами к ее губам. Таня странно замерла, словно и не дышала. Ник даже испугался. Но она потянулась, привстав на цыпочки, и закинула руки ему на шею.
