Тени по углам зашевелились, заворчали, точно разбуженные медведи.
– Но я уже была на отметке.
– У доброго дедушки Савельевского? Значит, придешь еще раз.
Таня отвела трубку от уха, чтобы голос не царапал барабанную перепонку.
– Но он уже поставил штамп!
– Мальевская, в чем дело? У нас отменили пункт шесть-два? Ты обязана являться по вызову куратора или другого офицера, допущенного к твоему делу, в любое время дня и ночи.
– У меня завтра занятия в училище, – тоскливо сказала Таня.
Сайгар помолчал. Тишина сочилась из телефонной мембраны, густая и вязкая.
– Хорошо. В семнадцать, – смилостивился куратор.
Обессиленная, Таня привалилась к стене. Мокрые волосы прилипли к шее. Плакала гудками трубка…
…Минутная стрелка приближалась к двенадцати. Если опоздает – Сайгар напишет докладную, а это отметка в личном деле.
Переключился светофор. Красный. Еще несколько секунд.
Пролетели по улице машины. Таня позавидовала каждому сидящему внутри: они вольны ехать куда угодно.
Сменился цвет. Зеленый.
Как всегда, на крыльце заболел живот. Влажная от мороси ручка выскальзывала из ладони. Дверь открывалась с трудом – тугая пружина. Едва пропустив, тут же захлопнулась с глухим стуком.
Сегодня в кабинете плотные зеленые портьеры были задернуты, горела лампа – но ее скрывал зеленый же абажур. Лейтенант Сайгар в своем кителе казался огромным ящером. Притаился в засаде, ждет. Вот сейчас выстрелит липким языком, и нет ее, Тани.
В углу кабинета сидел еще кто-то, но лицо его скрывала тень, а всматриваться было страшно.
– Ну, чего встала, как корова на выставке? Садись.
Перед Сайгаром лежала папка с ее делом. Дымился окурок в пепельнице.
Стул тихонько скрипнул, когда Таня села.
– Вот свидетельство. Здесь стоит отметка. – Она все еще надеялась, что Сайгар проверит печать и отпустит.
– На хрен ты мне эту бумажку тычешь? А то я сам не знаю.
Лейтенант придвинул пепельницу, смял окурок и закурил новую папиросу, рассматривая Таню сквозь дым.
– И что он в тебе нашел? Ни кожи, ни рожи. Разве что кудри, а толку с них? Скажи, Генчик?
Тот, что сидел в углу, улыбнулся. Отразили свет стальные коронки у него во рту. Глаза – свинцовые плошки.
Курил лейтенант со вкусом, хорошо затягиваясь. У Тани першило в горле, но откашляться она не решалась. Вместо этого представила, как захрипел, задыхаясь, Сайгар, ударил себя кулаком в грудь – и выхаркал кровавые сгустки. Это ведь очень просто – заставить его легкие почернеть.
Нельзя.
– Ну и как он назвался? Этот, Яров.
Тане показалось, что она ослышалась. Моргнула удивленно. При чем тут Ник?
– Ты рожу-то не криви, невинность она разыгрывает.
– Я не понимаю.
– А тебе и не надо понимать. На вопрос отвечай. Каким именем представился Яров?
Они следят за ней?
– Ник.
– Громче! Что ты шепчешь!
– Он сказал, что его зовут Ник Яров.
– Когда вы в следующий раз встречаетесь?
Если бы она могла промолчать! Но тогда Сайгар достанет Уложение и ткнет пальцем в нужный пункт. А потом напомнит, что будет за отказ сотрудничать с УРКом.
– Мы не договариваемся. Он сам приходит к училищу.
– По вторникам и четвергам.
Ведь знает же! Но все равно спрашивает.
Чмокнул губами в углу Генчик. От этого звука Таню затошнило. Или от ненависти к Сайгару?
– Четверг у нас завтра. Значит, так, когда явится – пойдешь с ним гулять.
Таня хлопнула ресницами.
– Генчик, ну ты глянь на нее! Корова коровой. Дура, тебя же под него не подкладывают! Походите, за ручки подержитесь.
– Зачем вам это?
Куратор ухмыльнулся и лениво разрешил:
– Можно, Генчик! А то девочка забыла, кто она и где находится.
Тот, в тени, кивнул.
Сайгар, не вставая, открыл сейф и достал свернутый по-аптечному пакетик. Бросил на стол.
– Пойдешь с Яровым в кафе. Пусть возьмет сок, два стакана. Высыплешь незаметно в свой вот это, – куратор подтолкнул пакет, – а потом попросишь поменяться стаканами. Все ясно?
Они хотят его отравить? За что – мальчишку?! И почему так сложно?
– Не слышу!
Зазвенело в ушах от громкого голоса Сайгара.
– Я… – Таня не слышала себя и повторила громче: – Я не буду этого делать.
Показалось, Генчик что-то произнес. Таня глянула – нет, сидит, упершись руками в колени, и молча разглядывает ее, только глаза неприятно поблескивают и кривятся губы. Дышит часто.
– Что ты сказала? А ну, смотри на меня! – крикнул Сайгар.
Таня хотела поднять голову, но не могла. Взгляд блуждал по столу, цепляясь то за папку с делом, то за шнур от настольной лампы.
– Я не буду этого делать.
Тот, в углу, вдруг застонал. А Тане сделалось душно и жарко. Кожа покрылась липким потом.
– Что еще за выкрутасы, Мальевская?
Зазвенело – разбилась об пол лампа, разлетелась вдребезги. Таня вздрогнула, обхватила себя за локти.
Нет, померещилось: лампа так и стоит на столе.
Прикосновение… боль… жесткие пальцы…
Таня в ужасе повернула голову. Генчик не вышел из угла. Он только подался вперед, представляя старательно, в деталях, как взмахом руки очистил столешницу – полетели бумаги, ударила в стену пепельница. Сдернул ее, Таню, со стула и толкнул на стол. Одной рукой стиснул запястья, другой вздернул блузку – и зубами вцепился в белье.
– Не надо!
…Как свинья рылом, зарылся между грудей. Тычется мокрыми губами.
– Чего не надо, Мальевская?
…Коленом раздвинул ноги. Рука скользит по колготкам.
– Пожалуйста, прекратите! – Таня скорчилась на стуле. Рвалось – оттолкнуть, ударить.
Убить.
– В чем дело? Что надо прекратить?
– Пусть… он перестанет… – Таня с трудом разжимала зубы. Темнело в глазах. Держаться!
…Колготки снять не получилось, треснул тонкий капрон, и сразу под трусики просунулась рука.
Генчик застонал громче и вцепился себе в пах.
– А он разве что-то делает? Подумаешь, зачесалось у мужика!
Таня сложилась пополам, удерживая силу – а выплеснуть бы ее разом, чтобы Генчик взвыл и упал на пол, задергался в судорогах, подавился собственным языком!
