– Что ты хочешь? – крикнул Дёмин. – Я не понимаю!
Плавное движение руки. Ник послушно глянул, куда показывает Пес. Река. Неспешное течение подмывает берег. Тень от облака лежит на воде, и на мгновение кажется, что это плот. Тот самый, на котором валяется камуфляжная куртка с «ТР-26» в кармане.
Когда Ник снова повернулся, Пса не было.
Выругался л-рей:
– Ну и какого черта?
– Тебе лучше знать.
– Да? А мне показалось… – Дёмин начал говорить с усмешкой, но осекся. Задумался.
«Что он приходил ко мне», – закончил Ник. Снова посмотрел на реку. Лада в этом месте была широкая, спокойная.
– Поехали, – сказал Дёмин.
Первым делом в машине Ник пристегнул ремень безопасности. Л-рей опустил щиток, загораживаясь от солнца. Заурчал мотор.
Ник не отрываясь смотрел сквозь лобовое стекло на реку. Ему казалось, он должен что-то вспомнить.
«Тейка» развернулась и поползла наверх, пробуксовывая.
Должен был вспомнить – и не мог. Хоть по башке себя стучи, трепанацию черепа делай – не поможет.
Взобрались по склону. Шоссе по-прежнему оставалось пустым.
Собственная память предала его. Но тогда почему – как бы дико это ни звучало! – Пес показался ему знакомым? Не по гимназии, а как-то иначе.
Л-рей протянул руку и включил радио.
– «К черту день, наше время пришло. Мы – хозяева ночи! Наши когти остры, наши зубы тверды…» – взвыли динамики.
Ник прикусил губу, давя дурацкий, истерический смех.
Глава 18
В сумерках моросил дождь, но к полуночи затих. Изредка коротко шумела вода в трубах. Кто-то ходил по коридору. Охранник? Врач? Предупредили, что он будет дежурить. Беспокоятся. Ник даже ужин выплеснул, опасаясь, что подлили успокоительного.
Сейчас он жалел об этом.
Нужно уснуть. Завтра предстоит тяжелая ночь. Либо он встретится с л-реем, либо попусту прождет до рассвета.
Представилось, как будет лежать вот так же, а темнота за окном начнет рассеиваться. Сначала медленно, почти незаметно глазу, позволяя думать, что это только кажется. А потом проступит стена соседнего корпуса, перечеркнет ее трещина – и утро уже нельзя будет отменить. Полнолуние закончится.
Ник соскочил с кровати, ушел в закуток к раковине и напился ледяной воды.
Не думать об этом. Все, что он мог сделать, – сделал. Ну, разве что осталось повеситься, на радость л-рею, то-то ему меньше заботы!
Снова лег. Скрипнули пружины кровати. Ник подумал, что у него сейчас такие же нервы: проржавевшие, заходящиеся стоном от малейшего напряжения.
Кран он закрутил неплотно. Слышно было, как срываются капли. Начал считать их, стараясь дышать размеренно.
Кап! И тишина до следующего удара воды о жестяную раковину. Кап! Едва заметное потрескивание, высыхает сырое дерево после дождя. Кап! В горле у крана всхлипнуло… Кап!..
Снилось, что идет через лес. Весна: по иссеченному пулями березовому стволу бежит сок. В камуфляжной куртке жарко. Солнце только встает, но воздух уже прогрелся. Исчезают последние капли росы на разлапистой паутине. За спиной – тяжелая, страшная ночь. От нее остались высохшая грязь на камуфляже и кровь на ноже. А вот обойма целехонькая, удалось уйти тихо. Ему удалось.
Теперь нужно торопиться, сведения ждут. Но Нику не хочется возвращаться. Туда, к своим, – не хочется.
Снова будет допрашивать особист: как все произошло, где ты находился в этот момент и почему – в который раз! – вернулся один?
Почему… будто сам не задавался этим вопросом. И когда полегла группа, напоровшись на мины, а он один выжил, чудом. И когда разнесло избу на окраине деревни – именно ту, где спали его товарищи, а он выскочил в огород за минуту до артобстрела. Когда начали шептаться за спиной. Отказывались ходить с ним на ту сторону. Тем более когда увидел лейтенанта с эмблемой Четвертого отдела на петлицах.
«Я – про́клятый».
Ник остановился, поднял голову. Ярко-голубое весеннее небо, под таким не воевать, жить нужно, влюбляться.
Влюбляться? Но как, если Таня – ведьма и хотела его убить?
Как жить, если его должны расстрелять по приказу Георга Леборовски?
В небе возник силуэт самолета, крохотного, будто игрушечного. От него отделилась темная капля и пошла вниз, стремительно вырастая в размерах.
Земля качнулась под ногами. Ник оглох и в полной тишине увидел, как разлетаются в щепу березы, вспыхивает пламя. От жара лопалась кора на деревьях. Огонь поднимался, окружал со всех сторон, а Ник – удачник! – продолжал жить. Шагнул навстречу тугому раскаленному воздуху. Стянуло кожу на лице, раскалились заклепки на камуфляже. Протяни руку – коснешься обугленного ствола, черного, с алыми венами.
Послышались крики. Отчаянные. Жуткие. Ник обернулся. Пламя охватило железную коробку автобуса, сдирало краску и лезло в разбитые окна.
В автобусе умирали люди. Сгорали заживо. И Ник точно знал, кто там. Он узнал голоса – мамы, Денека и других…
…Было трудно дышать. Ник свесился с кровати, пытаясь прокашляться. Бежали слезы, затекали в нос и жгли губы. Железная планка вдавилась в грудь. Вцепился в спинку и сполз пониже. Темная комната кружилась перед глазами. Хотелось выть, по-дурному, закатив глаза и оскалив зубы. Он бы и завыл, но тогда непременно прибегут санитары.
Пришлось заткнуть рот кулаком. Невырвавшийся крик ломал тело, заставляя корчиться. Оглушительно скрипели пружины.
Он вспомнил. Не все, но самое главное. Тех, кто сгорел в автобусе на привокзальной площади в Фергуслане.
Снова была звездная ночь, всадники и пахнущий рекой ветер. Но на этот раз у подножия холма горел костер. Матвей спешился и пошел туда, ведя коня в поводу. Густая трава доходила до колен, замедляя шаг. Тронул метелку ковыля – она щекотнула ладонь, отзываясь на ласку, точно кошка скользнула теплой спиной.
Земля становилась тверже и ровнее, показались желтоватые полосы глины. Метались тени – костер горел неровно, похрустывая ветками. По обе стороны пламени стояли двое. Один светловолосый, с хохолком на затылке; ворот рубашки у него распахнулся, и поблескивала серебряная цепочка с образком. Другой, несмотря на жар от костра, был в наглухо застегнутом камзоле. Мрачный, со строго сведенными бровями. Темные пряди падали на лицо, закрывая глаза.
– Здравствуй, Иволга, – сказал темноволосый. Голос его был как натянутая тетива.
Светловолосый рассеянно кивнул. Казалось, пламя заворожило его: смотрел не отрываясь. Только губы дрогнули, когда треснула ветка и метнулись в темноту искры.
– Я просил, чтобы тебе не было больно. – Слова давались темноволосому с трудом. – Клянусь, это правда. Слышишь?!
