Танакалиан, застыв на месте, выпучил на нее глаза.
– Ее нужно было убрать с дороги! Разве не видите? Разве…
Первый удар пришелся ему в правый бок, раздробил ребра и, прорезав легкие, пробил половину грудины. От удара Танакалиан отлетел на три шага вправо.
Как ни удивительно, он приземлился на ноги, уронив ножи; кровь с какими-то кусками мяса хлынула из разреза в груди.
Кругава снова приблизилась. Хватит еще на один. Хватит… Второй удар снес ему полголовы, лезвие прошло прямо под глазами. Расколотый череп, перекатившись через клинок, отлетел в сторону, из него выпал мозг с глазами, качающимися на нервах. То, что осталось от Танакалиана, рухнуло, приземлившись на подбородок.
Кругава опустилась на колени. Она уже не дышала. Мир ревел в черепе.
Кто-то рядом с ней нащупывал нож, все еще торчащий в шее. Она слабо отпихнула руки и упала ничком. Лицом она попала в узкую борозду в жесткой глине, прямо перед ее глазами. Кругава видела, как борозда наполняется кровью.
Я желала… хотела лучшей… лучшей смерти… Но кто же не желает?
Над позициями изморцев разнеслись один за другим два громоподобных воя – и от их свирепости конь Бриса Беддикта впал в слепую панику. Бриса чуть не выбросило из седла, но он сумел удержаться в стременах и вцепиться в поводья.
Конь взбрыкнул, а затем неожиданно поскакал прямо к высокому валу форта.
Брис посмотрел на край высокого вала – но ни один изморский солдат не смотрел на него, никто не готовился к его появлению… не было видно никого.
Брис ослабил поводья – сдерживать скакуна не было необходимости – и приподнялся в седле, когда конь поднимался по насыпи. Подъем был крутой, неровный, и от усилий конь позабыл о своих страхах.
Достигнув гребня насыпи, Брис натянул поводья, заставив коня снова встать на дыбы. Брис привстал в стременах, чтобы удержать равновесие, а глаза уже оглядывали ряды лиц, обращенных теперь к нему.
Но где Кругава? Где все офицеры?
Он заметил, как ближайшие Серые шлемы – в первой траншее, почти прямо под ним – подняли пики. Выругавшись, Брис развернул коня, еще стоящего на задних ногах, и послал вниз по насыпи. Бешеный спуск вызвал обвал камней и тучи грязи. Боги, они же могли меня тут и прикончить!
И никто не наблюдал? Нет, они все стояли лицом в другую сторону. Я захватил их просто врасплох… да что случилось в этом лагере?
Он подозревал, что никогда этого не узнает. Он снова скакал по ровной земле, копыта его коня стучали по пыльным бороздам; а справа от него летерийские солдаты подошли к первым вражеским укреплениям. Позади них обслуга выкатывала на позиции тяжелые онагры и подбивала клннья под передние полозья, чтобы увеличить дальность полета стрел.
Враг уже начал залпы тяжелых стрел из фортов на флангах траншей.
Смертоносные стрелы оставляли глубокие пробелы в рядах наступающих.
Его солдаты начали умирать. Потому что я просил их. Умирать во имя несбыточной мечты. Я привел их к этому.
Но… зачем? И почему они пошли за мной? Они же не глупее меня. И знают: мой титул ничего не значит. Это иллюзия. Даже хуже – просто ложь. Благородство нельзя носить, как проклятую расписную мантию. Его нельзя купить. В нем нельзя родиться. Благородство, о котором мы говорим, – всего лишь насмешка над всем, что оно означало прежде.
Никакой я не благородный.
Так почему они пошли?
Боги, с какой стати я веду их? Во все это?
Брис Беддикт обнажил меч, но во рту ощущался вкус пепла. Сколько тщеславия скопилось здесь, сейчас и в том, что будет дальше. Давай-ка, встряхнись, Брис. Пришло время нам… обрести имя.
Он развернул коня и по промежутку между ротами поскакал навстречу врагу.
Высший лекарь Синдекан еще стоял на коленях перед телом Кругавы, глядя на ее бледное безжизненное лицо. Вокруг собрались все офицеры и ветераны, со всех сторон доносились яростные споры. Ужас, шок и замешательство; изморцы были готовы развалиться на части.
Синдекан был старшим из всех по возрасту. Ветеран многих кампаний, воин в долгой, безнадежной битве, который залечивал раны, вдыхал жизнь в умирающие легкие. И вот он снова сидел, глядя на очередную неудачу.
Она пришла к нам. Храбрая-храбрая женщина. Мы все знали: гордость была ее вечным врагом. Но посмотрите, она пришла к нам… только представьте, как уязвил ее гордость такой поступок. И все же, преодолев свой недостаток, она восторжествовала.
Можно ли представить что-то более героическое?
Когда он наконец выпрямился – прошло не больше тридцати ударов сердца с момента падения Кругавы, – все замолкли. Он был ветеран. На него теперь смотрели все, отчаянно ожидая указаний. Ох, вы, дураки. И что нам делать? Что теперь делать?
Он откашлялся.
– Не знаю, что тут произошло. Не знаю, убил ли Кованый щит молодую женщину или бога. И не могу понять причины – это… это непостижимо для нас всех.
Молодой солдат крикнул:
– Брат Синдекан! Мы будем сегодня сражаться?
Об этом он думал с момента падения Кругавы – глядя на изувеченный труп Танакалиана, он думал: «Только это мы и заслужили».
– Братья, сестры, да, сегодня мы должны сражаться!
Ответом было молчание.
Синдекан не ожидал такого. Они больше не пойдут слепо следом за кем-то – больше не пойдут. После такого.
– Братья, сестры! Среди нас произошло убийство – мы были свидетелями! И тем самым участвовали в преступлении. Мы должны очиститься. Сегодня мы должны сражаться, чтобы восстановить свою честь!
– Но кто наш проклятый враг?
И тут старый ветеран оказался в тупике. Волки, помогите, я не знаю. И не мне же решать. Ветеран? Да, но мудрые ветераны оставили войну и убийство за спиной. Нет, я просто самый большой дурак среди вас всех. Ну ладно! Пора обратиться к бесполезным суевериям. Разве не так поступают старые солдаты, когда больше ничего не остается?
– Братья, сестры! Нам нужен знак! Нужно посмотреть на мир – здесь и сейчас! Нужно…
И тут его глаза расширились.
Все обернулись, вытаращив глаза…
…когда принц Летера появился на высоком бруствере. Он взлетел на узкий гребень… и конь удержался на месте просто чудом. Встал на дыбы, молотя передними копытами воздух, а принц сверху оглядел всех. И в это мгновение над всей долиной разнесся звон начавшейся битвы.
Боги меня поберите! Кажется, я обмочился.
Абрастал уселась верхом на боевого коня – скакун рядом с ней казался худеньким, но трепетал от возбуждения. Ему нравится – запах крови, крики, – он рвется туда. Боги, война – это лихорадка! Она взглянула на Спакса и его воинов.
